Карл Филипп Готтлиб фон Клаузевиц был почти заурядным военным, второстепенным деятелем за спиной великих прусских военных реформаторов – Шарнхорста и Гнейзенау. Его кончину в 1831 году мало кто заметил. Слава пришла к Клаузевицу после смерти благодаря его трактату «О войне». По этой книге учился Мольтке, её хвалил Энгельс, цитировал Ленин и ругал Сталин.

Ранние годы

Сегодня мы пишем фамилию Клаузевица с аристократической приставкой «фон», хотя этот человек не имел знатного происхождения. Будущий военный теоретик родился 1 июня 1780 года в семье, в которой мужчины становились священниками и профессорами, а не военными. Отец Карла первым в роду отошёл от служения вере и разуму, выбрав военную стезю, а после выхода в отставку служил акцизным чиновником. Семья считала себя дворянской, однако основания для этого всегда были шаткими.

Шаткой и неустроенной была и сама жизнь этого «полудворянина». Неопределённость социального статуса Карла фон Клаузевица и, как следствие, трудности со вступлением в брак с аристократкой Марией фон Брюль, которую он очень любил, накладывались на головокружительные перипетии Наполеоновской эпохи, едва не погубившей его родную Пруссию. Всё это повлияло на натуру Клаузевица, всё время чувствовавшего себя чужим и одиноким. Это был амбициозный и болезненно самолюбивый человек, в то же время часто испытывавший неуверенность в своих силах. Русский генерал и военный теоретик А. Е. Снесарев писал о нём:

«Исключительно богато одарённый, одушевлённый пылкой тяготой к деятельности, Клаузевиц в эпоху наибольшего простора для всякой одарённой индивидуальности в сфере военно-политической принуждён был всегда довольствоваться местами второстепенного порядка»

Карл фон Клаузевиц в молодости. Предположительно, автор рисунка – Мария фон Брюль
Источник – clausewitz.com

Учителя Клаузевица

В 1801 году молодой офицер поступил в Берлинскую военную школу, где попал под обаяние её начальника Герхарда фон Шарнхорста. Происхождение Шарнхорста было ещё более низким, чем у Клаузевица – он родился в семье простого крестьянина и сделал блестящую карьеру исключительно благодаря своим талантам. Встав во главе Берлинской школы, Шарнхорст задался амбициозной целью – дать своим ученикам метод изучения войн, не сделав их рабами какой-либо одной военной теории.

До Шарнхорста военная мысль опиралась, главным образом, на опыт неторопливых и методичных войн «галантного века» и традиции эпохи Просвещения с их верой во всемогущество разума. Так, авторитетный прусский военный мыслитель барон Генрих Дитрих фон Бюлов ставил во главу угла «базу операций», то есть укреплённую линию складов, с помощью которых можно систематически снабжать войска всем необходимым. Под словом «база» Бюлов понимал линию, из крайних точек которой можно провести две линии к объекту операций (армии противника или его столице). Если эти линии пересекутся под углом 90 градусов или более, значит полководец заложил достаточно широкую базу снабжения, выбрал объект атаки не слишком далеко от неё, и его ждёт успех. В конце XVIII–начале XIX века такие «геометрические» и весьма далёкие от реальности умственные построения были сметены быстрыми действиями наполеоновских войск.

Именно этого «геометрического» догматизма стремился избежать Шарнхорст, проповедуя идею о том, что военная теория должна основываться на опыте, взятом из военной истории, и только таким образом можно соединить теорию и практику. Эта мысль имела огромное значение для всей германской военной науки. Кроме того, Шарнхорст прививал своим ученикам внимание к деталям, считая, что подробное изучение нескольких эпизодов одной кампании полезнее, чем общее знакомство с целыми эпохами. Все эти идеи брал на вооружение и Клаузевиц, получивший от своего учителя не только методику, но и протекцию, которая позволила ему сделать несколько шагов вверх по карьерной лестнице.

Период 1801–1805 годов был для Клаузевица временем интенсивного обучения. Кроме всего прочего, он посещает лекции Иоганна Кизеветтера – одного из главных апологетов кантианства. Благодаря этому Клаузевиц познакомился с философией Канта, у которого позаимствовал стиль мышления. Кант пытался соотнести мир каким мы его видим с миром, существующим на самом деле – позднее Клаузевиц сделает то же самое по отношению к войне, постоянно пытаясь соотнести военную теорию и реальный военный опыт.

Герхард фон Шарнхорст. Картина Л. Бургера (1863 год)
Источник – belisarius21.wordpress.com

Кроме того, молодой офицер прочёл все основные военные сочинения XVI–XVIII веков, из которых наибольшее впечатление на него оказал Никколо Макиавелли. Главное, что позаимствовал Клаузевиц у великого флорентийца, – холодный и реалистичный взгляд на свой предмет, умение расчётливо соотнести цели и средства. «Никакое чтение, – говорил Клаузевиц, – не принесёт такой пользы, как чтение Макиавелли» . Необузданные страсти сражений XVI и XVII веков привлекали Клаузевица гораздо больше, чем «галантные» войны XVIII столетия. Бюлов с его базами операций казался Клаузевицу апогеем военной лжеучёности, который, увлекаясь измерением углов, ни слова не говорит о главном – духе солдат и гении полководца.

В войнах против Наполеона

В 1806 году Пруссия вступила в войну против Наполеона, и вскоре её армия, воевавшая по канонам XVIII века, была разгромлена при Йене и Ауэрштедте. Капитан Клаузевиц принимал участие в этом двойном сражении и разделил с армией горечь фиаско. На основную причину этого поражения весьма точно указала прусская королева Луиза: «Мы почивали на лаврах Фридриха Великого…».

Теперь Пруссия начала реформы в армии, которые к середине XIX века сделают её первоклассной «военной машиной». В государстве появилось военное министерство, в армии отменялись телесные наказания, на службу привлекались офицеры незнатного происхождения. Кроме того, отходили в прошлое наёмники (которые в 1806 году составляли около трети солдат и офицеров), и в войсках стали больше внимания уделять точности стрельбы и действиям в рассыпном строю. Одним из главных авторов этих реформ стал Шарнхорст. Сам Клаузевиц в это время трудился под началом своего учителя и жаждал при первом удобном случае взять реванш у французов.

В феврале 1812 года Пруссия, к ярости и отчаянию своих молодых патриотов, заключила союз с Наполеоном. Некоторые офицеры, среди которых был и Клаузевиц, отрицательно восприняли такое решение прусского короля и немедленно подали в отставку. Теперь только одна страна могла дать им шанс снова вступить в бой с французами, и 6 июня 1812 года Карл фон Клаузевиц надевает русский мундир. Правда, в великих для России событиях 1812 года Клаузевиц сыграл весьма скромную роль, так как не знал русского языка и столкнулся с характерным недоверием к иностранцам. Лишь однажды он смог серьёзно послужить русскому императору, когда в конце 1812 года в качестве парламентёра отправился в штаб-квартиру прусского генерала Людвига Йорка, сражавшегося на стороне Наполеона. Клаузевиц сумел склонить осторожного генерала к подписанию Таурогенской конвенции и фактическому переходу на сторону русских.

Карл фон Клаузевиц в форме подполковника Свиты Его Императорского Величества по Квартирмейстерской части (ок. 1813 года). Картина неизвестного художника
Источник – clausewitz.com

Память о связи с реформаторами и переходе на русскую службу шлейфом тянулась за Клаузевицем и мешала его дальнейшей карьере. Он не сыграл большой роли в заграничных походах русской армии и только в 1814 году был принят обратно на прусскую службу. Военный теоретик так и не стал успешным практиком, однако после долгого периода Наполеоновских войн жизнь снова вошла в привычное русло. Клаузевиц возглавил Военную школу и вместо поля для деятельности, которой он жаждал, получил досуг для спокойных академических занятий. В 1816–1831 годах он написал поистине великую книгу – трактат «О войне».

Основные идеи: война

Метод – это то, что выделяло Клаузевица из общей массы военных теоретиков XIX века. Начав работу над своим сочинением, Клаузевиц собирался не написать очередную инструкцию для полководцев, а создать абсолютную теорию войны, актуальную на все времена и для всех обстоятельств, проходящую любую проверку опытом, историей и логикой.

Для этого требовалось понять, что такое война вообще. Клаузевиц перебирал в уме войны, которые человечество вело в течение своей истории, чтобы уяснить, что именно является неотъемлемой частью войны как феномена. Здесь ему пригодились лекции Кизеветтера о Канте. Клаузевиц логически вывел понятие «абсолютной войны» – никогда не происходившего в действительности безбрежного насилия с крайним напряжением сил с обеих сторон. Затем Клаузевиц обратил своё внимание на то, что представляет собой война в действительности. Именно постоянное сопоставление теории и реальности стало яркой чертой его философского стиля.

Графиня Мария фон Брюль – жена Клаузевица, издавшая трактат «О войне». Художник – Ф.-Ж. Кинсон
Источник – clausewitz.com

Клаузевиц указывал на то, что в центре феномена войны лежит насилие. Не снабжение, не крепости, не «базы операций», не манёвр, не администрирование, не плац-парады, а именно насилие. «Уничтожение неприятельских вооружённых сил, – писал он в книге, – первенствующая и преобладающая цель из всех, которые могут преследоваться на войне» . На этот счёт военный эксперт Антулио Эччевария остроумно заметил: «Клаузевиц вернул бой в центр стратегии, как Коперник вернул Солнце в центр Вселенной» .

В книге Клаузевица война описана мрачными красками – это царство насилия, опасности, неожиданностей и страданий, где человеческие эмоции значат больше, чем самый тонкий расчёт. Кроме того, Клаузевиц предугадал, что династические войны вскоре отойдут в прошлое, а им на смену придут войны наций:

«Не король воюет против короля и не армия против армии, но один народ против другого, а в народ включены и король, и армия».

Основные идеи: случай

Одна из самых блестящих мыслей Клаузевица выражена следующим образом:

«Никакая другая человеческая деятельность не соприкасается со случаем так всесторонне и так часто, как война».

По Клаузевицу, война – это «область недостоверного» , где от случая зависит очень многое. Военные мыслители прошлого пытались исключить случайность из своих рассуждений, тогда как Клаузевиц отводит этому великому неизвестному «иксу» одно из важнейших мест в своём трактате. Очевидно, что военачальник не в силах просчитать каждую неожиданность, а потому действия противника, превратности войны и психология солдат рождают для него всё новые и новые комбинации факторов. Полководец пытается двинуть свою военную машину в нужном ему направлении, но она движется, оказывая своему руководителю сопротивление, которое Клаузевиц назвал «трением» .

Карл фон Клаузевиц (1830). Художник – В. Вах
Источник – thedailybeast.com

Это «трение» знакомо любому человеку, пытающемуся не опоздать на важную встречу. Очередь перед турникетом в метро, авария на дороге, дотошный охранник на входе – всё это может задержать его в пути. Поэтому, выходя из дома, мы закладываем 10–15 минут запаса времени. На войне происходит то же самое – полководец не может быть уверен, что ординарца, передающего его приказ подчинённому, не убьют по пути, что подчинённый правильно поймёт замысел руководителя, а дождь, плохие дороги, некачественное питание солдат и ещё тысяча и одна мелочь не помешают ему исполнить распоряжение. Опоздав на встречу, вы извинитесь и начнёте разговор, на войне же пренебрежение «трением» может стоить очень дорого. Поэтому на войне простой, понятный и легко исполнимый план часто бывает лучше, чем изощрённая комбинация.

Читатели романа «Война и мир» наверняка помнят, как австрийский стратег Вейротер усыплял Кутузова и весь русский генералитет своим сложным и продуманным до последней подробности планом сражения при Аустерлице в 1805 году: «Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt…» [«Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…»]. Когда сражение началось, часть колонн не успела подойти вовремя, а другая часть стала действовать не по плану. Результатом всего этого стали неразбериха и поражение войск антинаполеоновской коалиции. В русской Академии Генерального Штаба творение Вейротера долгое время служило образцом того, как не надо составлять планы.

Идея «трения» определила то, как будет работать прусский Генеральный штаб при Мольтке. Планирование войны будет осуществляться только до момента соприкосновения с противником, прусские военные начнут широко применять тактику миссий (Auftragstaktik) , когда подчинённому задаётся лишь общая цель, а выбор средств её достижения предоставлен его суждению. В дальнейшем прусский Генеральный штаб послужит моделью для многих бизнес-корпораций XX–XXI веков, и за чтение трактата Клаузевица засядут сотрудники отделов маркетинга и стратегического планирования.

Основные идеи: ум и смелость

Итак, во время войны вам придётся вести свою армию, преодолевая «трение» и волю противника, двигаясь на ощупь и постоянно ожидая неприятных случайностей. Клаузевиц впервые сформулировал знакомое всем геймерам понятие «туман войны» :

«Война – область недостоверного; три четверти того, на чём строится действие на войне, лежит в тумане неизвестности…».

Чтобы рассеять этот туман, полководец должен обладать прозорливым умом, точным глазомером и умением «быстро улавливать истину» . Однако этого мало. «Горе той теории, которая становится в оппозицию к духу!» – гласила книга. Нарисовав столь отталкивающую картину войны, Клаузевиц не мог не задуматься над тем, что же заставляет полководца и его армию идти вперёд навстречу неизвестности. Именно Клаузевиц первым углубился в военную психологию.

Первое издание книги «О войне» (1832)
Источник – antiques.gift

В XVIII веке популярной темой для философских упражнений было размышление над разницей между смелостью и опрометчивостью. На этот счёт Клаузевиц писал, что на войне человеку нужны два качества – смелость и ум. Они во многом противоположны друг другу и развиваются одно за счёт другого – умом полководец оценивает обстановку, но от этого его уверенность не растёт, а часто только уменьшается, поэтому военный человек должен гармонично сочетать в себе развитый ум и примерную храбрость.

Чем выше положение военного, тем больше требования и к его уму, и к его решимости. Хороший военачальник должен уметь побороть в себе сомнения, убоявшись более медлительности, чем неизвестности. Чем выше ответственность полководца, тем сложнее это сделать, поэтому, отмечает Клаузевиц, люди, демонстрировавшие отличную храбрость на младших должностях, часто действуют опасливо на высших.

Эта мысль знакома всякому, кто задумывался над карьерой русского генерала А. Н. Куропаткина. В туркестанских степях и французском Алжире этот человек показал свою неоспоримую храбрость. Однако позже, во время Русско-японской войны 1904–1905 годов, встав во главе армии, Куропаткин пугался всякого намёка на обход японцами флангов русской армии, действовал медленно и нерешительно.

Россия и Клаузевиц

Многие военные теоретики стремятся упростить войну и свести её к набору понятных правил и принципов, которыми могли бы руководствоваться полководцы. Именно таким путём пошёл современник Клаузевица барон Анри де Жомини, обеспечивший себе положение главного светила военной науки XIX века.

Клаузевиц, напротив, хотел показать войну во всей её сложности и остался непонятым не только современниками, но и ближайшими потомками. Он умер от холеры 16 ноября 1831 года, а когда в следующем году его вдова издала книгу «О войне», первый её тираж не был распродан. Более того, даже сам Клаузевиц при жизни вовсе не был уверен, что его книга изменит военную науку.

И всё же, среди немногих читателей книги «О войне» были знаменательные люди, троих из которых мы назовём. Это Гельмут фон Мольтке, Фридрих Энгельс и барон Николай Медем. После того как пруссаки блестяще разбили австрийцев в 1866 году и французов в 1870–1871 годах, творец этих побед генерал Мольтке признался, что определённое влияние на его военное мышление оказала книга Клаузевица. Именно это признание прославленного военачальника предопределило взрыв популярности книги «О войне» в 1880-е годы.

Гельмут фон Мольтке сделал Клаузевица по-настоящему знаменитым
Источник – gotmituns.net

Скорее всего, сразу же после выхода книги её приобрёл барон Николай Медем. Этот человек малоизвестен любителям истории, однако он сыграл огромную роль в истории русской военной мысли. В тот же год, когда была издана книга «О войне», в Петербурге при участии барона Жомини была основана Военная Академия, в которой стратегию преподавал Медем. Этот молодой артиллерист ввёл в свой курс анализ книги Клаузевица, благодаря чему она не прошла мимо русских офицеров. Шедшее ещё от Шарнхорста недоверие к громоздким теориям войны хорошо прижилось на русской почве и стало характерной чертой военной мысли царской России.

Вероятно, в России в первые десятилетия после смерти Клаузевица его идеям уделяли несколько больше внимания, чем в других странах. Проблема состояла в том, что «О войне» оставалась непереведённой с немецкого. В 1886 году появился франкоязычный перевод Клаузевица, выполненный французским подполковником де Ватри, а через два года французское издание книги перевёл на русский язык генерал М. И. Драгомиров . Так Клаузевиц впервые «заговорил» на русском, хотя и с сильным французским «акцентом». Только на рубеже XIX–XX веков появился первый русскоязычный перевод с оригинала, сделанный генералом К. М. Войде.

В 1858 году «О войне» прочёл Энгельс, который с восторгом написал об этом Марксу. Интерес к прусскому военному теоретику испытывали и их русские последователи. Ленин, читавший немецкое издание книги, делал из неё выписки, первой из которых стала сакраментальная фраза: «Война есть продолжение политики иными средствами» .

Советское издание «О войне» (1934)
Источник – avito.ru

В 1934 году в СССР вышло новое издание «О войне», после чего она дважды переиздавалась ещё в довоенные годы. Известно, что один из её экземпляров был в библиотеке у Сталина. После 1945 года почтительное и внимательное отношение к сочинению Клаузевица сменилось на резкую критику, а советский военный историк Е. А. Разин, пытавшийся противостоять этому, получил выговор от Сталина. «Вождь народов» писал:

«Всякому известно, с каким уважением относились военные всего мира, в том числе и наши русские военные, к военным авторитетам Германии. Нужно ли покончить с этим незаслуженным уважением? Нужно покончить. Ну, а для этого нужна критика, особенно с нашей стороны, со стороны победителей Германии».

Вскоре после сталинского письма Разин был арестован, а затем отправлен в лагеря. Приговор же самому Клаузевицу вынесло 2-е издание Большой Советской Энциклопедии:

«КЛАУЗЕВИЦ, Карл (1780–1831) – прусский генерал, один из военных теоретиков мануфактурного периода войны, крупнейший представитель немецкой реакционной военной идеологии. Военно-теоретич. работы К. питали немецкую военную мысль и творчество многих буржуазных военных деятелей вплоть до второй мировой войны 1939–45 и используются идеологами империалистич. агрессии в подготовке к новой мировой войне».

Список литературы:

1. Клаузевиц К. О войне. М.: Римис, 2009
2. Paret P . Clausewitz and the State: The Man, His Theories, and His Times. Princeton Univ. Press, 2007
3. Снесарев А. Е. Жизнь и труды Клаузевица, http://militera.lib.ru/bio/snesarev_ae01/index.html
4. Paret P. Clausewitz // The Makers of Modern Strategy from Machiavelli to the Nuclear Age, ed.by P.Paret. Princeton Univ. Press, 1986
5. Getty H . The Return of the Clausewitz // The Economist, http://www.economist.com/node/1010336
6. Echevarria A. Clausewitz and Contemporary War, https://www.youtube.com/watch?v=otJp3Qt7Vuw
7. Медведев Р., Медведев Ж. Неизвестный Сталин. М.: АСТ, 2011

Замысел романа о людях, прошедших через декабризм и изгнание («Декабристы», 1863), приводит Толстого к эпохе 1812 г., с небывалой силой обнажившей мощь и жизнеспособность русского характера и нации в целом. Но задача выявления внутренних источников противостояния злу и победы человека (и нации) над ним обращает писателя к эпохе «неудач и поражений», где сущность характера должна была «выразиться еще ярче» (13, 54). Начало действия «Войны и мира» переносится к 1805 г.

В 60‑е гг. в связи с крестьянской реформой и последовавшими за ней преобразованиями страны вопросы о закономерностях развития истории, о самом процессе исторического движения человечества становятся для России важнейшими. Своеобразными ответами на них явились и «Идиот» Достоевского (1868), и «Обрыв» Гончарова (1869), и «История одного города» Салтыкова‑Щедрина (1870). Исторический замысел Толстого оказался в главном русле исканий русской общественно‑литературной мысли этого периода.

Сам Толстой воспринимал «Войну и мир» как «книгу о прошедшем» (15, 241), не подводимую ни под одну из жанровых форм. «Это не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника, – писал он. – „Война и мир“ есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось» (16, 7). Однако широта философско‑исторического синтеза и глубина социально‑психологического анализа многообразных проявлений истории в человеке и человека в истории обусловили закрепление за «Войной и миром» определения «романа‑эпопеи». Бесконечность процесса духовных извлечений при чтении «Войны и мира» органично связана с толстовской задачей выявления общих закономерностей общественного и личного бытия, подчиняющих себе судьбы отдельных людей, народов и человечества в целом, и находится в прямой связи с толстовскими исканиями пути людей друг к другу, с мыслью о возможном и должном человеческом «единении».

Война и мир – как тема – это жизнь в ее универсальном охвате. Вместе с тем война и мир – самое глубокое и трагическое противоречие жизни. 28 Размышления над этой проблемой вылились у Толстого прежде всего в исследование взаимосвязи свободы и необходимости, сущности волевого акта личности и объективного результата его последствий в конкретный момент. Называя эпоху создания «Войны и мира» «самоуверенным временем» (15, 227), забывшим о существовании этой проблемы, Толстой обращается к философской, богословской и естественнонаучной мысли прошлого, бившейся над решением вопроса о взаимосвязи свободы и необходимости (Аристотель, Цицерон, Августин Блаженный, Гоббс, Спиноза, Кант, Юм, Шопенгауэр, Бокль, Дарвин и т. д.), и нигде – ни в философии, ни в богословии, ни в естествознании – завершающего позитивного итога в разрешении проблемы не находит. В исканиях минувших веков Толстой обнаруживает постоянное возвращение новых поколений к «пенелоповой работе» (15, 226) своих предшественников: «Рассматривая философскую историю вопроса, мы увидим, что вопрос этот не только не разрешен, но имеет два решения. С точки зрения разума – свободы нет и не может быть, с точки зрения сознания нет и не может быть необходимости» (15, 227–228).

Размышления о закономерностях развития человеческой истории приводят Толстого к разделению понятий разум и сознание. «Откровения» сознания, по мнению писателя, предполагают полную свободу личности, требования же разума рассматривают любое проявление свободы (иначе – воли) человека в его сложных связях с окружающей действительностью по законам времени, пространства и причинности, органическая связь которых и составляет необходимость.

В черновых вариантах «Войны и мира» Толстой рассматривает ряд величайших нравственных «парадоксов» истории – от времен крестовых походов, Карла IX и Варфоломеевской ночи до французской революции, – которые не получили объяснения, по мнению писателя, ни в одной из известных ему историко‑философских концепций, и ставит перед собою задачу отыскать новые законы человеческой истории, которая определяется им как «наука народного самопознания» (15, 237).

В основу концепции Толстого ложится идея «непрерывного движения личности во времени» (15, 320). Проводится масштабное сопоставление: «Как в вопросе астрономии, так и в вопросе humaniores настоящего времени, все различие взгляда основано на признании или непризнании абсолютной неподвижной единицы, служащей мерилом изменения явлений. В астрономии это была неподвижность земли, в humaniores это – неподвижность личности, души человеческой <…> Но в астрономии истина взяла свое. Так точно в наше время истина подвижности личности должна взять свое» (15, 233). «Подвижность личности» при этом соотносится с подвижностью души, утвердившейся уже с повести «Детство» как неотъемлемый признак человека «понимающего».

По отношению к истории вопрос о свободе и необходимости решается Толстым в пользу необходимости. 29 Необходимость определяется им как «закон движения масс во времени». Одновременно писатель подчеркивает, что в личной жизни каждый человек в момент совершения того или иного поступка свободен. Этот момент он называет «бесконечно малым моментом свободы в настоящем», в период которого «душа» человека «живет» (15, 239, 321).

Однако каждый данный момент времени неизбежно становится прошедшим и превращается в факт истории. Его неповторимость и невозвратимость предопределяют, по Толстому, невозможность признания свободы воли применительно к совершившемуся и прошедшему. Отсюда – отрицание ведущей роли произвольных действий личности в истории и одновремнно утверждение нравственной ответственности человека за любой поступок в каждый бесконечно малый момент свободы в настоящем. Этот поступок может быть актом добра, «соединяющим людей», или актом зла (произвола), «разъединяющим людей» (46, 286; 64, 95).

Неоднократно напоминая о том, что свобода человека «закована временем» (15, 268, 292), Толстой вместе с тем говорит о бесконечно великой сумме «моментов свободы», т. е. жизни человека в целом. Поскольку в каждый такой момент – «душа в жизни» (15, 239), идея «подвижности личности» ложится в основу закона необходимости движения масс во времени.

Утвержденная писателем в «Войне и мире» первостепенная значимость «каждого бесконечно малого момента» как в жизни отдельного человека, так и во всемирном движении истории предопределила метод анализа исторического и обусловила тот характер «сопряжения» масштабности эпопеи с детализацией психологического анализа, который отличает «Войну и мир» от всех форм художественно‑исторического повествования и остается до сих пор уникальным как в русской, так и в мировой литературе.

«Война и мир» – книга исканий. В попытке Толстого найти законы движения человеческой истории важен сам процесс поиска и система доказательств, углубляющая проницательность читательского суждения. Некоторая логическая незавершенность и противоречивость общего философского синтеза этих исканий ощущалась и самим Толстым. Он предвидел обвинения в склонности к фатализму. И потому, развивая идею исторической необходимости и конкретной формы ее выражения – закона стихийного движения масс к неизвестной цели, – писатель настойчиво и неоднократно подчеркивал нравственную ответственность человека за любое решение или поступок в каждый данный момент.

«Воля провидения» в философско‑художественной интерпретации Толстым жизненного процесса – отнюдь не парализующее вмешательство «высшей силы», устраняющей активность зла. И в общей и в частной жизни людей зло действенно. «Безучастная сила» слепа, жестока и результативна. С понятием «фатализм», употребляемым самим Толстым для объяснения явлений, неподвластных «знанию разумному», связано в художественной ткани романа «знание сердечное». «Пути мысли» противопоставляется «путь ощущения», «диалектике разума» (17, 371) – «диалектика души». «Знание сердечное» обретает в сознании Пьера наименование «веры». Это знание – не что иное, как нравственное чувство, вложенное природой в каждого человека, являющееся, по мнению Толстого, «надысторическим» и несущим в себе ту энергию жизни, которая фатально противостоит силам произвола. Скептицизм Толстого покушается на «всесильность» разума. Источником духовного самотворчества выдвигается сердце.

Черновые наброски к «Войне и миру» отражают семилетний процесс поиска и сомнений, завершившийся философско‑историческим синтезом 2‑й части эпилога. Описание ряда событий в движении народов с запада на восток и с востока на запад, конечная цель которого, по Толстому, осталась недоступной человеческому разуму, начинается с исследования эпохи «неудач и поражений» русского народа (нации в целом) и охватывает период с 1805 по август 1812 г. – канун Бородинского сражения, причем июнь – август 1812 г. (вторжение Наполеона в Россию и движение его к Москве) и предшествующие этому времени семь с половиною лет качественно неоднородны. С момента вступления французского войска на русскую территорию «неудачи и поражения» русской армии сопровождаются необычайно быстрым пробуждением общенационального самосознания, предопределившим исход Бородинского сражения и последующую катастрофу Наполеона.

Жанровое своеобразие «Войны и мира» определяется Толстым в 1865 г. как «картина нравов, построенная на историческом событии» (48, 64). Действие романа охватывает 15 лет и вводит в читательское сознание огромное количество действующих лиц. Каждое из них – от императора и фельдмаршала до мужика и простого солдата – подвергается Толстым «испытанию» временем: и бесконечно малым моментом, и суммою этих моментов – историей.

В противостоянии России Наполеону органично сливаются народное и национальное. Этому единству противостоит в «Войне и мире» высший петербургский аристократический круг, осмысленный писателем как отрицаемое им привилегированное общественное сословие, отличительной чертой которого и является «непонимание». При этом патриотическое чувство народа в период наполеоновского нашествия рассматривается Толстым как высочайший уровень «знания сердечного», обусловившего возможность «человеческого единения» в 1812 г., исторически значимого для последующих судеб России и Европы в целом.

Первое развернутое философское отступление предварит описание событий 1812 г. Но вся его проблематика будет теснейшим образом связана с толстовской концепцией «движения личности во времени», развитой в художественной ткани первого тома «Войны и мира».

Уже из первой части, открывающей роман, становится очевидным, что внутренние побуждения и Болконского и Безухова и объективный результат их поступков не находятся в прямой логической связи. Князь Андрей, презирая свет (с его извращенным «нравственным миром») – «заколдованный круг», без которого не может жить его жена, – вынужден бывать в нем.

Пьер, страдающий от бремени кутежей Курагина и Долохова и дающий слово Болконскому расстаться с ними, тотчас после этого обещания отправляется к ним. Все тот же Пьер, не помышляя о наследстве, становится обладателем одного из крупнейших в России состояний и одновременно будущей жертвой произвола семьи Курагиных. «Бесконечно малый момент свободы» героев оказывается «закованным временем» – разнонаправленными внутренними побуждениями окружающих людей.

Движение Болконского и Ростова к катастрофе Аустерлица предваряется отступлением русских войск через реку Энс и Шенграбенским сражением. В центре обоих описаний – нравственный мир войска. Переход через Энс открывает в романе тот период военных действий, когда русская армия была вынуждена действовать «вне всех предвидимых условий войны» (9, 180). Вместо «глубоко обдуманной» союзниками тактики наступления единственная «почти недоступная» цель Кутузова состояла в спасении русского войска. «Общий ход дела», столь важный для князя Андрея и недоступный Николаю Ростову, воздействует на обоих героев одинаково активно. Стремление Болконского изменить течение событий личным подвигом и желание Ростова обрести «полноту жизни» в условиях, требующих лишь честного исполнения воинского долга и позволяющих уйти от сложностей и «тонкостей» ежедневного существования в «миру», постоянно сталкиваются с непредвиденными обстоятельствами, которые независимо от воли героев подтачивают их надежды.

Начало переправы через Энс изображается через зрительное и слуховое восприятие нейтрального второстепенного персонажа – князя Несвицкого. Конец ее дается через противоречивые переживания Николая Ростова. Разновеликая масса солдат и офицеров, пеших и конных, мелькающая перед Несвицким, отрывки диалогов, короткие, не связанные и потому бессмысленные реплики – все тонет в общей картине беспорядка, почти неподвластной человеку стихии. Солдаты рядом, но не вместе. И сам Несвиций, адъютант главнокомандующего, прибывший с приказом, и Ростов – практически лишь беспомощные зрители. При этом неясность и поспешность происходящего, стоны, страдания, смерть, рождающийся и растущий страх сливаются в сознании Ростова в одно болезненно‑тревожное впечатление и заставляют его думать, т. е. делать то, что дается ему с таким трудом и от чего он так часто бежит.

Переправы через Энс Болконский не видит. Но картина «величайшей поспешности и величайшего беспорядка» отступления русской армии делают очевидным для него «упадок духа» войска. Тем не менее как Болконский‑теоретик в первой беседе с Безуховым, так и Болконский‑практик в диалоге с Билибиным, уже ощутивший разрушающую силу «нравственного колебания» армии, одинаково уверен в личном избранничестве, долженствующем определить исход предстоящих военных действий.

Шенграбенское сражение – единственное событие в истории войны 1805 г., имевшее, с точки зрения Толстого, нравственное оправдание. И вместе с тем – первое практическое столкновение Болконского с законами войны, психологически подточившее его волюнтаристские устремления. План спасения отрядом Багратиона основной части русской армии явился актом воли Кутузова, покоился на нравственном законе (жертвою «части» спасалось «целое») и был противопоставлен Толстым произволу решения о сражении под Аустерлицем. Исход сражения решается общим «духом войска», который чутко ощущается Багратионом. Все происходящее он воспринимает как нечто им предвиденное. Несостоявшемуся личному «Тулону» Болконского противопоставляется «общий Тулон» батареи Тушина, определивший ход битвы, но не замеченный и не оцененный другими.

Столь же важным является Шенграбен и для самоопределения Ростова. Несопоставимость внутреннего побуждения (задор и решимость) и объективного результата (ранение и паническое бегство) ввергает героя в пучину страшных для него вопросов и вновь, как на Энском мосту (Толстой дважды проводит эту параллель), заставляет Ростова думать.

Решение об Аустерлицком сражении принимается вопреки воле Кутузова. Предусматриваются, казалось, все возможности, все условия, все «малейшие подробности» (9, 303). Победа представляется не «будущим», а уже «прошедшим» (9, 303). Кутузов не бездеятелен. Однако его энергия противостояния умозрительным построениям участников военного совета в канун сражения, покоящаяся на ощущении «нравственного мира» армии, ее «общего духа» и внутреннего состояния войска противника, парализуется произволом других, облеченных бо́льшею властью. Кутузов предвидит неизбежность поражения, но бессилен сломить активность множества произволов и потому столь инертен на предшествующем сражению совете.

Болконский перед Аустерлицем – в состоянии сомнения, неясности и тревоги. Оно порождено «практическим» знанием, обретенным рядом с Кутузовым, правота которого всегда подтверждалась. Но сила умозрительных построений, власть идеи «торжества над всеми» переводит сомнение и тревогу в ощущение достоверно наступающего «дня его Тулона», который должен предопределить общий ход дела.

Все предусмотренное планом атаки рушится сразу, и рушится катастрофически. Непредугаданными оказываются намерения Наполеона (он вовсе не избегает сражения); ошибочными – сведения о расположении его войск; непредвиденным – его план вторжения в тыл союзной армии; почти ненужным – отличное знание местности: еще до начала сражения в густом тумане командиры теряют свои полки. Чувство энергии, с которым солдаты двинулись к месту сражения, обращается в «досаду и злобу» (9, 329).

Союзные войска, уже видевшие себя атакующими, оказались атакованными, и в самом уязвимом месте. Подвиг Болконского был совершен, но ничего не изменил в общем ходе сражения. Катастрофа Аустерлица вместе с тем обнажила для князя Андрея противоречивость между построениями разума и «откровениями» сознания. Страдание и «близкое ожидание смерти» открыли его душе нетленность общего потока жизни (настоящего), символизируемого «вечным» для всех людей небом, и преходящую значимость личности, которую героем делает совершающееся историческое событие.

Николай Ростов непосредственным участником сражения не является. Посланный курьером, он выступает как зритель, невольно созерцающий разные периоды и участки битвы. То состояние умственного и душевного напряжения, во власти которого Ростов оказался в итоге Шенграбена, ему не под силу и длительным быть не может. Его инстинкт самосохранения находит почву, гарантирующую безопасность от вторжения страшных и ненужных ему вопросов. «Обожествление» императора, творящего, с точки зрения Ростова, историю, уничтожает страх смерти. Нерассуждающая готовность умереть за государя в любой момент выводит из сознания героя вопрос «зачем?», возвращает Ростова к норме «здоровой ограниченности» (48, 49), предопределяя тем самым его рассуждения о «долге» повиновения правительству в эпилоге романа.

Путь сомнений, тяжких кризисов, возрождений и новых катастроф и для Андрея и для Пьера (в период 1806 – начала 1812 г.) есть путь познания – и путь к другим людям. То понимание, без которого, по мысли Толстого, не может быть и речи о «единении людей», – не только природный интуитивный дар, но способность и одновременно потребность, обретаемые опытным путем. Для Друбецкого и Берга, достигающих в период от Аустерлица до 1812 г. (т. е. в период «неудач и поражений») предельно возможных для каждого из них границ служебной и личной карьеры, потребности в понимании нет. Жизнетворная стихия Наташи на какой‑то момент уводит Друбецкого от Элен, но мир «праха» людского, позволяющий легко и быстро подниматься по ступеням лестницы добродетелей извращенных, одерживает верх. Николай Ростов, наделенный «чуткостью сердца» (10, 45) и одновременно «здравым смыслом посредственности» (10, 238), несет в себе способность понимания интуитивного. Именно поэтому столь часто вторгается в его сознание вопрос «зачем?», поэтому он ощущает «синие очки общежития» (10, 141), определяющие поведение Бориса Друбецкого. Этим «пониманием» Ростова во многом объясняется и возможность любви к нему Марьи Болконской. Однако человеческая заурядность Ростова постоянно заставляет его уходить от вопросов, сложностей, неясностей – от всего, что требует значительных умственных и эмоциональных усилий. Между Аустерлицем и 1812 годом Ростов то в полку, то в Отрадном. И всегда в полку ему «тихо и спокойно», в Отрадном – «трудно и запутано». Полк для Ростова – спасение от «житейской путаницы». Отрадное – «омут жизни» (10, 238). В полку легко быть «прекрасным человеком», в «миру» – трудно (10, 125). И лишь дважды – после огромного карточного проигрыша Долохову и в момент размышлений о мире между Россией и Францией, заключенном в Тильзите, – в Ростове рушится гармония «здоровой ограниченности». 30 Понимания, связанного с глубиной познания частных и общих закономерностей жизни человечества, Николай Ростов – в пределах «романных» – обрести не может.

Уединенная (но по‑своему активная) жизнь в Лысых горах и Богучарове, государственная деятельность, любовь к Наташе – путь Болконского от катастрофы Аустерлица к 1812 году. Этот период для Безухова – женитьба на Элен, дуэль с Долоховым, увлечение масонством, филантропические начинания и тоже любовь к Наташе. При всей несхожести натур и Андрей, и Пьер стремятся к общей цели: открыть смысл и движущий источник жизни человека и человечества в целом. И тот и другой способны задать себе вопрос – «…не вздор ли все то, что я думаю?..» (10, 169) или прийти к мысли: «не то» (10, 39).

Сильный, трезвый и скептический ум Болконского, воля и одновременно эгоцентризм держат его в замкнутом кругу разрушительного отрицания. «Смягчить» его мизантропию и разбить негативный строй эмоций «жаждою жизни» и стремлением к «свету» (10, 221) оказались в состоянии лишь общение с Пьером и чувство к Наташе. Крах честолюбивых помыслов на поприщах военном и гражданском связан с падением (в сознании героя) двух кумиров, добившихся «торжества над людьми», – Наполеона и Сперанского. Но если Наполеон был для Болконского «отвлеченной идеей», Сперанский – живой и постоянно наблюдаемый им человек. Непоколебимая вера Сперанского в силу и законность ума (более всего пленившая князя Андрея) с первой встречи контрастирует в сознании героя с «холодным, зеркальным, не пропускающим к себе в душу» (10, 168) взглядом Сперанского. Резкое неприятие вызывает и «слишком большое презрение» Сперанского к людям. Формально деятельность Сперанского представлялась «жизнью для других», но в существе своем являлась «торжеством над другими» и влекла за собою неизбежную «смерть души».

Мир «настоящего» связывался Болконским уже на первых страницах романа с «живым человеком» (9, 36), противостоящим «мертвому» свету. Миром «настоящего» – общением с «живой душою» Пьера и чувством к Наташе – было разрушено стремление Болконского «уйти» от общества (после Аустерлица) и замкнуться в самом себе. Эта же сила обнажает и всю суетность, тщетность и праздность разнообразных комитетов государственного преобразования, обходивших все, «что касалось сущности дела» (9, 209).

Та полнота жизни, которую вдруг и впервые обретает князь Андрей, разрушается им самим. Потребность в понимании для него безгранична, но способность к пониманию других ограничена. Катастрофа Аустерлица уже показала Болконскому действенность и динамичность «бесконечно малого момента». Но опыт прошедшего и глубина познания жизни отнюдь не разрушили эгоцентризма героя, и потому способность его интуитивного понимания по сравнению с началом романа почти не изменилась.

О семье Ростовых он думает: «…это добрые, славные люди <…> разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе» (10, 210). Но его способность к пониманию героини оказывается еще меньшей.

Для Толстого (и его героя 50‑х гг.) каждый проходящий день – факт истории, истории живой, своего рода «эпоха» в жизни души. Болконский этим ощущением значимости каждого проходящего дня не обладает. Идея движения личности в каждый «бесконечно малый момент», положенная в основу философской концепции «Войны и мира», и год разлуки, который предлагает Наташе князь Андрей по произволу отца, в романе явно соотнесены. Закон движения личности во времени, силу которого герой уже испытал, не переносится им на другого человека. Свобода и необходимость рассматриваются Болконским лишь применительно к собственной личности. Нравственное чувство князя Андрея оказывается изолированным от ощущения личной вины.

Понимание приходит к Болконскому на пороге смерти. «Что‑то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю» (11, 253) – эта мысль настойчиво вторгается в сознание князя Андрея после смертельного ранения при Бородине и сопровождает его в бреду, полузабытьи и бодрствовании. Она естественно замыкается на последнем трагическом событии его личной жизни – любви к Наташе и катастрофе разрыва с ней. Лишь отрешение от собственной судьбы и опыт страдания рождают у князя Андрея то понимание души другого человека, с которым приходит ощущение полноты жизни.

Проблема личной вины и страх «недопонимания» чего‑то главного постоянно сопровождают Пьера Безухова. И в ночь после дуэли, и на станции в Торжке, где логика абсурда ставит под сомнение не только целесообразность, но и саму возможность жизни, и в сложный «масонский» период Безухов ищет причину зла, во многом отрешаясь от интересов своей личности. Мечтания стать то философом, то «тактиком», то Наполеоном, то победителем Наполеона – рушатся. Желание «переродить» порочный род человеческий и довести себя до высшей степени совершенства приводит к жестоким приступам ипохондрии и тоски, бегству от вопросов «страшного узла жизни» и новым возвращениям к ним. При этом освобождение от иллюзий, преодоление наивности, процесс познания жизни в целом сопровождаются неустанным поиском в другом «внутреннего человека» (10, 183), признанием источником движения личности – борьбы и катастроф. «Остов жизни» – так именует Пьер сущность своего ежедневного существования. Вера в возможность добра и правды и очевидная картина зла и лжи действительности, преградивших дорогу к любой деятельности, превращают каждый проходящий день в поиски спасения от жизни. Но вместе с тем неустанная работа мысли, свобода от скептической односторонности и равнодушие к личной судьбе переключают его сознание на других и делают саму способность понимания источником духовного возрождения.

Известно, что диалог в художественной структуре «Войны и мира» как путь разрешения кризисных психологических состояний героев, как выход к процессу общения вне узких сословных и социальных границ принципиально важен. 31 В отличие от романов Тургенева, где диалоги героев выливаются в споры, главная цель которых – утверждение противостоящих друг другу идеологических систем, в диалогах героев «Войны и мира» первостепенно важно испытание собственных концепций, обнажение в них истинного и ошибочного. В движении героев к истине диалог активен и плодотворен, а главное – возможен. В 70‑е гг. потребность в таком диалоге для героя Толстого будет столь же значима. Но возможность диалога станет проблемой, что существенным образом скажется на художественной структуре романа «Анна Каренина».

Постижение законов истории, точнее – надежда на постижение их, таится, по Толстому, в наблюдении над бесконечно малыми моментами свободы как отдельной личности, так и человечества в целом. Война 1812 г. не только сделала очевидными внутренние побудительные мотивы поступков каждого человека, но явилась тем уникальным событием в жизни России, которое обусловило «однородность влечений» (11, 266) подавляющей массы людей. Понимание того, что «хорошо» и «дурно», выходит за пределы узких рамок отдельной личности. Зыбкость и нечеткость границ между «добром» и «злом» заменяется осознанным знанием, знанием общим, народным и постоянно углубляющимся. Оно вырабатывалось «жизнью души» – важнейшим, по Толстому, источником духовного обновления человечества.

Дух войска, нравственный мир армии – не что иное, как жизнь совокупной души народа. Бегство французского войска из Москвы и последующая гибель наполеоновской армии рассматриваются Толстым как закономерное и необходимое следствие столкновения с сильнейшим по духу противником. Народная душа – всегда «в жизни» (потому так подробно изложена Толстым предыстория взбунтовавшихся крестьян Богучарова). 1812 год лишь раскрепощает творческое самосознание народа: он обретает свободу действий и сметает все «общепринятые условности войны».

«Поднимается новая, неведомая никому сила – народ. И нашествие гибнет» (15, 202). Народ в «Войне и мире» – это живая душа нации: русские крестьяне – солдаты и партизаны; горожане, уничтожавшие свое имущество и оставлявшие давно обжитые места; дворянство, создававшее ополчения; население, покидавшее Москву и показывавшее «этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства». Проблемы – плохо или хорошо будет под управлением французов – не было: «под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего» (11, 278).

Толстой неоднократно подчеркивает однородность и личный характер внутренних побуждений народа. Общее благо (победа) изображается писателем как необходимый (закономерный) результат однонаправленных интересов множества людей, определявшихся всегда одним чувством – «скрытой теплотой патриотизма». Важно при этом, что в «Войне и мире» Толстой подвергает пристальному анализу пути служения «общему благу». В своем конкретном проявлении, как показывает писатель, эти пути могут оказаться мнимым добром, произволом, направленным на достижение сугубо личных целей. Бестолковая и антигуманная деятельность Ростопчина – губернатора оставляемой всеми Москвы – и предстает в романе как «личный грех», произвол, надевающий маску «общего блага». Всякий раз мысль, успокаивающая Ростопчина, была одною и той же. «С тех пор, как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокаивая себя этою самою мыслью. Мысль эта, – пишет Толстой, – есть le bien publique, 32 предполагаемое благо других людей» (11, 348). Так вносится существенный корректив в собственные философские построения писателя конца 40‑х – начала 50‑х гг. Уже значительно позднее «Исповеди», в трактате 90‑х гг. «Христианское учение» (1894–1896), это извращенно понимаемое «общее благо» как способ социального обмана, столь удобный для «сословия господствующего», Толстой открыто поставит в ряд «соблазнов» и назовет его ловушкой, в которую заманивается человек «подобием добра».

Произволу, надевающему маску «общего блага», противопоставляется в «Войне и мире» «общая жизнь», с которой связываются и размышления Толстого о «внутреннем» человеке, противостоящем человеку «внешнему». Понятия «внутренний человек» и «внешний человек» рождаются в сознании Пьера в период его разочарования в масонстве. Первое из них являет собою, по замыслу Толстого, «душу в жизни». Второе становится олицетворением «мертвенности» и «праха» души. Художественное воплощение «внутренний человек» в его наиболее завершенном виде находит в коллективном образе народа и образе Кутузова, носившем в себе «народное чувство» во всей «чистоте и силе его». «Внешний человек» – в Наполеоне.

Для Пьера «лишнее, дьявольское <…> бремя <…> внешнего человека» (11, 290) становится особенно мучительным на поле Бородина. Через восприятие «не военного», «мирного» человека Безухова дается начало и конец Бородинского сражения. Интересует героя не поле битвы. Он весь – в созерцании «жизни души» окружающих его людей, в глазах и лицах которых вспыхивали «молнии скрытого огня», разгорающегося но ходу сражения. Нравственный мир гибнущего на глазах у Пьера «семейного кружка» солдат батареи Раевского, принявших этого, сугубо «не военного» человека в свою семью и прозвавших его «наш барин», та «общая жизнь», полнота и нетленность которой вдруг раскрывается перед Безуховым, предопределяют стремительность пути героя к нравственному кризису, в итоге которого и одерживает победу «внутренний человек».

Испытав целительную силу «общей жизни», Пьер попадает в условия разрушающей власти произвола. Картина расстрела, совершенного людьми, не хотевшими, но принужденными казнить себе подобных, уничтожает веру героя и «в человеческую, и в свою душу» (12, 44). Сомнения в возможности, необходимости и целесообразности жизни закрадывались в его сознание уже давно, но имели источником личную вину, и целительная сила возрождения искалась в самом себе. «Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах, и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти» (12, 44).

Однако возвращение к жизни и нахождение «согласия с самим собой» (так поразившее Пьера в солдатах батареи Раевского) осуществляется именно после «ужаса казни», в период страданий и лишений. Выходу за пределы обособленной личной жизни и обретению искомой внутренней свободы во многом способствует встреча Пьера с Платоном Каратаевым. Каратаев – не столько олицетворение покорности и смирения, сколько толстовский идеал «простоты и правды», идеал полного растворения в «общей жизни», уничтожающего страх смерти и пробуждающего всю силу жизненности человека. Жизнь Каратаева, «как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал» (12, 51). Отсюда – проявление в нем «внутреннего человека» в его абсолютном виде и уникальная одаренность «знанием сердечным». Именно в период общения с Каратаевым Пьером и ставится под сомнение «знание разумное», не давшее ему в его прошедшем согласия с самим собой. «Пути мысли» (12, 97) Толстой противопоставляет в «Войне и мире» знание «неразумное» (т. е. рационально необъяснимое), путь ощущений, нравственное чувство, таящее в себе способность разграничения добра и зла, и предваряет этим одну из главных тем «Анны Карениной» и философского трактата «Исповедь».

Несомненная реальность добра «общей жизни» стала практически очевидной для Пьера в условиях полного подчинения необходимости (плена). Но причастность к «общей жизни» еще не давала гарантий полного «растворения» в ней. С обретением внешней свободы «общая жизнь» переходит у Пьера в область «знания», хранимого как самое дорогое воспоминание. Вопрос – как «войти в эту общую жизнь всем существом», – который встал перед Пьером после Бородина, был по существу главным и в жизни самого Толстого. Решение этого вопроса кардинально изменило его жизненный путь на грани 70–80‑х гг. и определило характер того нравственного учения, борьбе за которое была отдана вся жизнь Толстого после выхода «Исповеди» (1882).

Полная внутренняя свобода, по Толстому, в реальной жизни недостижима. Ее возможность устраняется действием разнонаправленных человеческих воль, предопределяющих неизбежность духовных катастроф. Но именно в эти периоды «жизнь души» выходит из обычных рамок «нормы», рушатся стереотипы восприятия, стремительно возрастает интенсивность духовного самотворчества личности. «Говорят: несчастия, страдания, – произносит Пьер, перебирая воспоминания прошедшего. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, что как нас выкинет из привычной дорожки – все пропало: а тут только начинается новое, хорошее» (12, 222). Сюжет «катастрофы» как неизбежного следствия постоянной борьбы «добра» и «зла», «внутреннего человека» и «внешнего» трактуется в «Войне и мире» как начало «очищающее», приводящее личность к более глубокому постижению жизни.

«Искусство <…> имеет законы, – писал Толстой в черновиках „Войны и мира“. – И если я художник, и если Кутузов изображен мной хорошо, то это не потому, что мне так захотелось (я тут не при чем), а потому что фигура эта имеет условия художественные, а другие нет <…> На что много любителей Наполеона, а не один поэт еще не сделал из него образа; и никогда не сделает» (15, 242). Если для Кутузова первостепенно то, что в душах других, то для Наполеона – «что в его душе» (11, 23). Если для Кутузова добро и зло – в мнении народном, то для Наполеона – в мнении его собственном: «…в его понятии все то, что́ он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что́ хорошо и дурно, но потому, что он делал это» (11, 29). Он не мог отречься от всего им содеянного, восхваляемого половиною света, и потому вынужден был отречься от правды и добра. «Внутренний человек» в Кутузове озабочен прежде всего тем, чтобы дать совокупной народной душе возможность максимальной свободы действий, постоянно ощущать ее и руководить ею, насколько это в его власти. «Внешний человек» в Наполеоне, «предназначенном провидением» на печальную, несвободную роль «палача народов», уверяет себя, что целью его поступков является благо народа и что все в мире зависит только от его воли.

Наполеон дал Бородинское сражение, Кутузов его принял. Русские в итоге сражения приблизились к «погибели» Москвы, французы – к «погибели» всей армии. Но вместе с тем впервые за всю историю наполеоновских войн личный произвол Наполеона разбился о волю народа: на его армию «была наложена рука сильнейшего духом противника» (11, 262). «Странность» русской кампании, в которой за два месяца не было выиграно ни одного сражения, не были взяты ни знамена, ни пушки, ни корпуса войск, начала ощущаться Наполеоном уже после взятия Смоленска. В Бородинском сражении им так же, как и всегда, отдаются приказы. Но они оказываются либо осуществленными, либо запоздавшими – и одинаково ненужными. Долголетний военный опыт настойчиво говорит Наполеону, что сражение, не выигранное атакующими в течение восьми часов, проиграно. И в первый раз в этот день вид поля сражения побеждает его «душевную силу», в которой он видел свое величие: его произвол породил горы трупов, но не изменил течения истории. «Он с болезненною тоской ожидал конца того дела, которому он считал себя причастным, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго» (11, 257).

Личная воля Кутузова подчинена той «общей жизни», которая воспринимается Пьером на батарее Раевского как некое откровение и подарок судьбы. Кутузов соглашается или не соглашается с тем, что ему предлагают, всматривается в выражение лиц, доносивших ему о ходе сражения, вслушивается в тон их речи. Растущая в нем уверенность в нравственной победе русского войска передается многотысячной армии, поддерживает дух народа – «главный нерв войны» (11, 248) – и дает возможность отдать приказ о будущем наступлении.

Бородинским сражением отрицается произвол как движущая сила истории, но отнюдь не устраняется значимость личности, прозревающей смысл совершающихся явлений и сообразующей с ними свои действи. После нравственной победы русского войска при Бородине по воле Кутузова оставляется без сражения Москва. Внешняя нелогичность этого решения вызывает активнейшее сопротивление почти всего военного руководства, не сломившее воли Кутузова. Он сохраняет русскую армию, и, допуская французов в уже пустую Москву, одерживает «бескровную» победу над наполеоновским войском, превращающимся в массе своей в огромную толпу мародеров.

Однако прозрение «высших законов», т. е. понимание «общей жизни» и подчинение ей личной воли, – дар, обретаемый ценою огромных душевных затрат, – ощущается «слабыми» душами (и «безучастной силой») как недозволенное отступление от общепринятой нормы. «…Труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 12‑м году» (12, 183). И между тем: «В 12‑м и 13‑м годах, – подчеркивает Толстой, – Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им <…> Такова <…> судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые постигая волю Провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов» (12, 182–183).

Спор Толстого в трактовке исторической роли Кутузова почти со всею русской и европейской историографией был очень резким по своему характеру. Такие ситуации в толстовских полемиках бывали не раз. Так, например, ожесточенная борьба возникла между писателем и официальной церковью в 80–90‑е гг. Результатом активного и напряженного изучения Толстым богословской литературы и учения церкви явилось признание в Христе земной личности, олицетворявшей наивысший идеал «общей жизни» и «внутреннего человека» во всей его чистоте и силе. Официальная церковь являлась, по мнению Толстого, собирательным «внешним человеком», искажавшим учение Христа и строившим утилитарное царство бездуховности на крови «внутреннего человека», прозревшего высшие нравственные законы.

В эпилоге романа Пьер показан активным участником декабристского движения. Выстраданное и обретенное им понимание привело героя к той практической деятельности, целесообразность которой Толстым решительно отвергалась при всем безусловном оправдании писателем идейно‑нравственных устремлений декабристов.

Декабристы всегда воспринимались Толстым как люди, «которые были готовы страдать и страдали сами (не заставляя никого страдать) ради верности тому, что они признавали правдой» (36, 228). Их личности и судьбы, по мнению писателя, могли в огромной степени способствовать воспитанию «просто людей», столь резко противопоставленных Толстым в начале 60‑х гг. «людям прогресса» – мертворожденным плодам либеральной программы общественного образования. В неоднократных возвращениях писателя к замыслу романа о декабристах, так и оставшемуся незавершенным, очевидно его стремление разрешить противоречие между нравственно оправданной целью и неприемлемым для Толстого политическим характером, совместившимися в историческом «явлении» декабризма.

Источником внутренних побуждений деятельности Пьера в эпилоге является идея истинного «общего блага», Николаем Ростовым эта идея теоретически отрицается. Однако в повседневной жизни его практическая и этическая ориентация на «мужика» постоянно возрастает. «Здравый смысл посредственности» Ростова в единении с духовностью Марьи Болконской намечает в романе ту линию, которая станет центральной в творчестве Толстого 70‑х гг.

Самоопределение писателя на позициях патриархального крестьянского демократизма устранит «посредственность» героя, снимет иллюзию социальной гармонии и обусловит рождение Константина Левина, одного из самых «автобиографических» героев Толстого.

Предметом художественного изображения и исследования писателя в «Войне и мире» стала история Отечества, история жизни людей, его населяющих, ибо, по Толстому, история есть «общая, роевая жизнь человечества». Это придало эпический размах повествованию в произведении. Причины важнейших событий, составляющих общую жизнь человечества, виделись Толстому иногда в совпадении множества отдельных причин, но чаще представлялись предопределенными заранее. Фатализм, как общее объяснение причины совершающихся событий, не исключал, с точки зрения писателя, активного проявления духовных сил каждого человека и народа в целом, не снимал сложных вопросов но предопределенности, необходимости и свободе выбора.

За 5 тысяч лет произошло более 15 тысяч войн. В этих войнах погибло более 4 миллиардов человек. Периоды относительного мира в сумме составили всего лишь 292 года из 5 тысяч лет. В XXвеке произошло более 200 войн, погибло более 150 миллионов человек.

В начале XXI века человечество столкнулось с тремя типами войн:

Традиционные «горячие» войны (классические войны по образу IиIIМировых войн или американо-вьетнамской войны).

Нетрадиционные нетипичные «холодные» войны (информационные, дипломатические, энергетические, психологические, сырьевые, экономические, торговые).

Антитеррористические войны

В связи с достаточной распространенностью войны в жизни человечества исто­рия философской и военно - теоретической мысли богата различными концепциями и теориями ее происхождения и сущности. В наиболее общем виде можно выделить следующие исторические этапы развития философских знаний о войне:

а) философия Древнего Востока:

Война - моральная болезнь человечества (Конфуций);

Война подчинена интересам политики и может вестись как средствами воо­руженного насилия, так и другими насильственными действиями (Сунь Цзы);

Война - одна из форм страдания человека, составляющая смысл и содержа­ние жизни людей (Гаутама, Патанджали);

б) античная социальная философия:

Война - естественное и вечное состояние общества, ее необходимость дикту­ется необходимостью завоевания рабов, т.е. экономическое и политическое объяснение войны (Платон, Аристотель);

Война - закон бытия, определяющее начало мира, отец всех вещей, (Гераклит);

в) философия Средневековья:

Война - проявление божественной воли, наказание людей за грехи и отступление от религиозной веры (Августин Блаженный, Фома Аквинский);

Война как следствие социальной разобщенности людей с экономической и географической точки зрения (Ибн Сина, Ибн Рушд, Ибн Хальдун);

г) социальная философия Эпохи Возрождения:

Война есть следствие необходимости и дело государства, которое приносит ему славу или позор (Н. Макиавелли);

Война противна всему человеческому существу, она первопричина всех бед и зол (Эразм Роттердамский);

д) философия Просвещения и Нового времени:

Война - результат имущественного разделения людей в обществе, стремле­ние человека к собственности (Ж. Ж. Руссо, Вольтер, П. А. Гольбах);

Война - следствие враждебности людей, соперничества и недоверия между ними, стремления к почету и славе (Т. Гоббс, Г. Лейбниц);

Война вырастает из политики и представляет собой ее продолжение насиль­ственными средствами (К. Клаузевиц, И. Кант, Г. Гегель);

е) социальная философия XIX - XX веков:

Основа для возникновения войн - эмоции и воля отдельных людей (А.Шопенгауэр, Ф. Ницше, Н. Бердяев);

Война - иррациональное, трудно объяснимое явление в жизни людей (Л. Толстой, А. Бергсон, Н. Лосский);

Война порождена эксплуататорским обществом, ее корни лежат в частной собственности и политике правящей верхушки (марксистско-ленинская философия).

В последнее время появилось множество новых концепций и подходов в иссле­довании войны. Их можно классифицировать по следующим основным направлениям, исходя из способов объяснения происхождения и сущности войны:

а) концепция естественного объяснения войн (Р.Мак-Дугал, Дж.Блейни, Дж. Доллард, 3. Фрейд и др.):

Социал-дарвинистские теории ("зоны борьбы за существование", "естественный отбор");

Геополитические теории ("недостаток" территории, ""безопасность естествен­ных границ");

Психологические теории ("вечные инстинкты", "изначальный психологиче­ский цикл");

Неомальтузианские теории ("демографический взрыв");

Неорасистскне теории ("природная исключительность" определенной расы или нации);

Бихевиористские теории (абсолютизация влияния поведения на возникнове­ние войн);

Астрологические (космологические) теории (абсолютизация роли космоса в возникновении войн);

б) концепции социального детерминизма войн (С.Джоли, Д.Дуглас, Р.Пайпс, М.Тейлор, Г.Моргентау, А.Шлезингер, У.Уитворт):

Теория насилия (война как форма насилия внутренне присуща обществу);

Социально-исторические теории (война - одна из фаз вечного круговорота, она абсолютна, а мир - явление относительное и временное);

Социально-экономические теории (война как результат борьбы за собствен­ность);

Социально-политические теории (абсолютизация роли политики, идеологии, социальных институтов в возникновении кризисных ситуаций, ведущих к войне);

Теории "национального суверенитета" (независимые государства, самостоя­тельность, суверенитет - основа возникновения войн);

Теории "идеологических разногласий" (духовные противоречия, идейные раз­ногласия порождают войну);

в) концепции технического объяснения войн (З.Бжезинский, Г.Кан, Д.Белл, Р.Арон, У.Ростоу, О.Тоффлер, Д.Платт, А.Виннер, Т.Шеллинг, Дж.Бернхейм, Э.Фромм, Ж.Эллюль, Г.Маркузе, Дж.Гелбрейт):

Оптимистические технократические теории (индустриальное общество, по­стиндустриальное общество, общество услуг, информационное общество, общество третьей волны, стадии роста, общество 2000 года);

Пессимистические технофобические теории (идея цены прогресса, его нега­тивных последствий, пределы роста, стагнация общества, необходимость гуманизации техники);

г) концепция военного или военно-технического детерминизма (Г.Кан, Т.Шеллинг, Ж.Эллюль):

Теория "военно-технологического" детерминизма (военная техника вероятно­го противника заставляет повышать свою мощь, что приводит к возникновению войн);

Теория ""военно-технического пессимизма" (военная техника превращается в самодовлеющую силу и способна сама являться причиной войн, сбои в технике и ошибки персонала также могут привести к случайному возникновению войны);

д) концепция индивидуального (личностного) объяснения (В.Парето, Г.Моска. Э.Михельс, Дж..Гелбрейт, Д.Белл, Т.Карлайль, М.Вебер, Д.Шульц, Р.Литтл, Г.Перри, Н.Бердяев, А.Бергсон, Л.Гумилев): теория элит, теория политического участия, теория персонализма, теория пассионарности;

е) концепция теологического (божественного) детерминизма (предопределения) войн (Г.Лассуэл, Г. Гундлах): христианские теории, исламские теории, буддийские тео­рии, теории национальных религий и культов;

ж) плюралистические концепции (Ю.Лидер, М.Хаас): война возникает вследст­вие множества (группы) причин, а не от какой-то одной;

з) индетерминистские концепции (Б.Рассел, Х.Рейхенбах, Ф.Франк): война - случайное явление, следствие рока, судьбы, ее возникновение не поддается познанию.

В своем видении проблемы мы исходим из того, что войны как и другие явления общественной жизни, имеют земную природу. Они развязываются и ведутся конкрет­ными людьми, а не сверхъестественными силами. Не отрицая сложности и противоре­чивости процесса познания и самой войны как социального явления, мы считаем, что теологическое и индетерминистское объяснение войны не являются достаточно плодо­творными и продуктивными, хотя, безусловно, имеют право на существование.

Итак, анализ военно-философских концепций прошлого и современности позво­ляет сделать вывод о том, что война есть сложное и многоаспектное явление общест­венной жизни. Большинство из представленных взглядов акцентирует наше внимание на той или иной стороне сущности войны. Исходя из подобного осмысления можно говорить о ее глобальном и всеобщем характере. С другой стороны война рассматрива­ется как глобальная проблема с точки зрения той опасности, которую она несет для всего человечества в современных условиях.

Анализ войны с философской точки зрения включает:

а) выяснение ее сущности и содержания;

б) осмысление источников, причин и механизма возникновения;

в) осуществление типологии и классификации;

г) изучение характера войны и ее роли в истории;

д) рассмотрение результатов, итогов и последствий;

е) обоснование возможностей, путей и способов предотвращения (прекращения) войн, исключения их из жизни цивилизации.

Рассмотрим эти составляющие более подробно.

Источником войн принято считать социальную разобщенность человечества на различные группы (слои, народы, расы, государства, этносы, религиозные конфессии и т.п.), составляющую основу для возникновения противоположных мотивов, целей и интересов при определенных условиях приводящих к возникновению войны. Выясне­ние источника войн предполагает ответ на вопрос почему существуют войны как соци­альное явление в обществе. От источника войн вообще следует отличать причины каж­дой конкретной войны , позволяющие понять почему возникают те или иные войны. Источник войн связан с сущностью, а причины с конкретным явлением как вы­ражением этой сущности или с содержанием конкретной войны.

Война как социальное явление многоаспектна. Она имеет много граней и срезов, важнейшими из которых выступают:

а) рассмотрение войны через свою противоположность, соотношение ее с ми­ром;

б) осмысление войны через более широкое понятие, т.е. через общество, как его своеобразное специфическое состояние;

в) рассмотрение войны через историю развития человечества, как одну из фаз общественного развития;

г) анализ войны через конкретную систему противоречий, условий и поводов, непосредственно приводящих к ее возникновению (в том числе и политических). 1

Кроме того, война, как особое, специфическое явление общественной жизни, мо­жет быть рассмотрена как:

а) средство, используемое политиками для достижения своих целей. Это средст­во может быть использовано разными способами. В таком аспекте война обращена к политическим лидерам, правительствам, государствам, их главам и иным политическим субъектам;

б) процесс взаимодействия, вооруженное столкновение, вооруженная борьба двух и более сопротивляющихся социальных субъектов. Этой своей ипостасью война обращена к вооруженным силам, к армии, к военачальникам;

в) определенное состояние общества во всех его измерениях, которое характери­зуется доминантой вооруженного насилия и соответствующих ему способов и средств при решении любых социальных задач. Этой стороной война обращена к обществу в целом, ко всем его сферам и отношениям, к населению, к социальным орга­низациям и институтам. 2

Отсюда следует, что война и процесс ее возникновения, как минимум, подчине­на действию следующих групп закономерностей: политики, вооруженной борьбы, об­щества в целом, в их взаимосвязи и взаимозависимости. Ограничение сущности войны только политикой в современных условиях уже не представляется достаточно плодо­творным и продуктивным. Это связано с тем, что:

а) в онтологическом аспекте политика не всегда предшествует войне (вспомним войны первобытного общества);

б) в логическом аспекте происходит отождествление причины и следствия, если рассматривать войну только как продолжение политики;

в) в гносеологическом аспекте в этом случае сущность войны сводится к сущно­сти политики, далее к сущности экономики и так далее без конца, а сущность самой войны как формы вооруженного насилия остается не выясненной. 3

Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что и сегодня мы ни в коей мере не отка­зываемся от политического измерения войны. Политика по-прежнему играет важней­шую роль в подготовке и развязывании войн, однако необходимо рассматривать ее роль в общем контексте экономических, социальных, духовных и

иных факторов во возникновения войны.

В связи с этим возникает естественный вопрос: в чем же истинная сущность войны ? Представляется, что в качестве концептуальных подходов к осмыслению иссле­дуемой проблемы, к проникновению в сущность войны могут быть использованы сле­дующие:

а) война есть широкомасштабное (как минимум двухстороннее) применение вооруженного насилия в политических целях, связанное с переводом экономики и всей жизни общества на военный лад, широкой и повсеместной мобилизацией населения в вооруженные силы, развертыванием и приведением в полную боевую готовность всех их группировок и юридическим актом объявления состояния войны главами государств и (или) законодательными органами власти;

б) война есть макросоциальный конфликт, особое конфликтное состояние обще­ства, противоречивых общественных отношений, при которых политические цели госу­дарств, народов и отдельных социальных слоев и общностей достигаются активным противодействием с массированным применением средств вооруженного насилия; 4

в) война есть форма вооруженного социального насилия, реализующаяся в дея­тельности государств и социальных общностей.

Итак, для понимания сущности войны необходимо учитывать следующие ее признаки :

Война есть социальное явление, относительно самостоятельная область (сфера, явление) общественной жизни, специфическая социальная реальность;

Война есть макросоциальный конфликт в разобщенном обществе;

Наличие не менее двух субъектов, участвующих в ней;

Цели и задачи этих субъектов противоположны;

Недостаток определенных ресурсов для достижения этих целей;

Наличие средств вооруженного насилия с обеих сторон;возможность и готовность их применения для разрешения противоречивых целей и задач субъектов (государств, социальных общностей);

Массовое и широкомасштабное применение средств вооруженного насилия с обеих сторон или, по крайней мере, с одной стороны при условии определенного со­противления с другой;

Активное противодействие субъектов друг другу;

Юридический акт объявления состояния войны главами государств и (или) законодательными органами власти (в соответствии с конституциями государств - участников войны и полномочиями органов власти в них).

Источник и причины составляют основу механизма возникновения войн . Кроме того, в него входят:

а) повод, который предшествует войне, но не порождает ее;

б) условия, определяющие конкретную форму возникновения войны;

в) социальные силы, заинтересованные в развязывании войны.

Все эти элементы находятся в диалектическом единстве и составляют собой своеобразную систему, которая может быть также названа полной или совокупной при­чиной возникновения каждой конкретной войны.

Таков механизм возникновения войн с точки зрения основных элементов. Что же касается происходящих при этом процессов, то обычно выделяют образование (формирование): источника войны - источника военной опасности - очага войны - очага напряженности - вооруженного конфликта (инцидента, акции, провокации) - собственной войны. В каждой конкретной войне указанный механизм действует свое­образно, уникально и неповторимо, отражая специфические ситуационные реалии кон­кретной страны (региона) в данное конкретное время. Но общие элементы этого меха­низма так или иначе имеют место в каждой реальной войне и проявляются в ее статике и динамике зарождения и генезиса.

Кроме того, можно выделить следующие этапы (фазы) подготовки и развязыва­ния войны: зарождение противоречий - обострение напряженности - угрожаемый период - кризис - война. С точки зрения основных стадий возникновения и развития войны иногда выделяют: подготовительные меры в мирное время - начало войны или вооруженного конфликта - эскалация (расширение) вооруженного насилия - деэска­лация и прекращение вооруженной борьбы. Вместе с тем возможно выделение различ­ных периодов в процессе подготовки и ведения войны: угрожаемый (конфронтационный) начальный (до вступления главных сил) - последующий (один или несколько) - завершающий (достижение основных целей).

Возникновение войны, вызревание ее источников и причин - сложный, проти­воречивый и достаточно длительный процесс. Война может вспыхнуть относительно внезапно, но этот процесс практически никогда не происходит случайно. В его основе всегда находятся следующие элементы: приход к власти воинственно-агрессивных по­литических сил - превращение материально-технической и организационной подго­товки войны в главное направление деятельности государства - милитаризация обще­ства, разжигание воинственности (расизма, национализма, шовинизма) - усиление конфронтационных действий по обострению внутренней и внешней обстановки - по­иск и создание поводов для конфликта (войны).

Войну следует отличать от военного конфликта , который в узком смысле (вооруженный конфликт) "предшествует" войне по масштабам, целям и средствам, а в широком - включает в себя все столкновения противоборствующих сторон (в том числе и мировые войны). Вместе с тем в любом случае необходимо отметить, что сущ­ность войны и военного конфликта одинакова . Различие состоит лишь в степени на­полнения этой сущности, т.е. в количественных характеристиках, определяющих мас­штабы, пространственно-временной размах, содержание и специфическую форму воз­никновения, протекания и последствий.

Здесь же попутно отметим, что война относится к историческим явлениям, развиваю­щимся наиболее быстро. С появлением новейших видов оружия (ракетно-ядерного, химического, биологического, информационного и т.п.) изменяется ее содержание и способы ведения. Однако сущность войны как макросоциального конфликта разобщен­ных групп человечества, разрешаемого насильственными средствами, остается неиз­менной. С генетической точки зрения война порождается на основе противоречий меж­ду различными государствами и народами независимо от тех вооружений, которыми они располагают. А с точки зрения целесообразности и допустимости войны в совре­менных условиях, необходимо подчеркнуть, что войны вообще должны быть исключе­ны из жизни человечества и тем более, недопустимы новейшие типы войн, опасные не только для их участников, но и для всего человечества.

Как война, так и военный конфликт в своем возникновении, функционировании и развитии подчинены действию определенных законов и закономерностей . В самом общем виде их можно разделить на следующие основные группы:

а) законы возникновения войны (генетические) - о них мы уже говорили выше, анализируя источники, причины и механизм подготовки и развязывания войн;

б) законы функционирования и развития (онтологические):

Общие, которые относятся к войне как к цельному социально-историческомуявлению и раскрывают ее существенные связи с основными сторонами общественной жизни:

Зависимость характера и степени применения военной силы государства от его политических целей;

Зависимость хода и исхода войны от соотношения экономических факторов воюющих государств (коалиций);

Зависимость хода и исхода войны от соотношения социальных сил противников;

Зависимость хода и исхода войны от соотношения научно-технических потенциалов сторон;

Зависимость хода и исхода войны от соотношения духовных и морально-психологических сил участников;

Зависимость хода и исхода войны от соотношения собственно военных потенциалов и сил противоборствующих сторон;

Законы ведения войны (любой формы "горячей" или "холодной"):

Противодействие деструктивных и конструктивных усилий (необходимость максимального поражения противника при минимальных собственных потерях);

Соответствие военных целей имеющимся силам и средствам (соотношение сил призвано определить выбор между вооруженными и не вооруженными средствами ведения войны, а также характер их использования);

Взаимодействие имеющихся сил и средств, координация усилий в их применении;

Пополнение сил (закон "питания 7 ") в ходе ведения войны;

Единства информации и дезинформации;

Упреждение противника в действиях (закон внезапности);

Законы вооруженной борьбы в целом:

Единства боевых действии в пространстве и времени;

Неравномерность распределения сил и средств в боевых порядках(оперативных построениях): как правило своих превосходящих сил против наиболее уязвимых мест у противника;

Устойчивости связи и управления войсками и оружием;

Взаимодействия сил и средств, а также военных действий по уровням (политические - стратегические - оперативные - тактические);

Внезапности и скрытности боевых действий;

Законы отдельных сторон вооруженной борьбы:

Стратегии - оперативного искусства - тактики;

Наступления - обороны;

Боевых действий регулярных вооруженных сил - других силовых структур и формирований - иррегулярных частей и подразделений (ополченцев, партизан и т.п.);

Наземных боевых действий - морских - воздушных - космических;

Применения отдельных видов Вооруженных Сил и родов войск (сил).

Законы вооруженной борьбы и ее отдельных сторон составляют предметисследования военной науки в целом и ее отдельных разделов. Остальные законы нахо­дятся в центре осмысления философии. 5 На основе законов войны формулируются концепции национальной безопасности, военные доктрины, замыслы военного строи­тельства и принципы военного искусства. Вместе с тем законы войны, как и большинство социальных законов, носят вероятностно-статистический характер и действуют в форме тенденций. Это во многом связано с тем, что война представляет собой нели­нейный процесс, развертывающийся в условиях принципиальной неопределенности. На это в свое время указывал еще К. Клаузевиц, а сегодня подобные идеи характерны для И. Пригожина, Р. Абдеева и Ю. Урманцева. 13

Важнейшей проблемой философского осмысления войн является их классифи­кация. Она позволяет осмыслить их роль в истории, на основе выделения общего и по­вторяющегося в различных по своему содержанию, характеру и причинам войнах. Типология войн может быть произведена по различным основаниям:

а) по времени действия (на основе исторических эпох, этапов и периодов разви­тия человечества выделяются следующие ряды (цепочки, уровни):

Формационный - по общественно-экономическим формациям (войны перво­бытного, рабовладельческого, феодального и т.д. общества);

Цивилизационный - на основе цивилизаций как типов общества;

Культурологический - по типам культуры;

Технологический - на основе развития техники (войны доиндустриального, индустриального, постиндустриального, информационного и т.п. обществ);

Событийный - по принципу выделения крупных исторических вех (доминант) в развитии человечества (войны древнего, античного, средневекового

общества, эпохи Возрождения, Реформации, Просвещения, Нового и Новейшего времени, современного общества).

Кроме того, эта классификация может быть дополнена в зависимости от:

Типа государств, участвующих в войне, формы и режима государственной власти (монархия - республика, тоталитарное - авторитарное - демократическое);

Конкретного государства (исходя из геостратегического положения и так на­зываемых исторических интересов и приоритетов: США - Латинская Америка и Даль­ний Восток, Великобритания - Балканы, Кавказ и Средняя Азия, Франция и Германия- Эльзас и Лотарингия, Россия - Кавказ, Балканы и Средняя Азия и т.п.).

б) по социально-политическому содержанию (причинам, целям, силам, послед­ствиям) или характеру:

Справедливые (прогрессивные, законные): войны в защиту Отечества, нацио­нально-освободительные войны, гражданские войны против тоталитарного режима;

Несправедливые (регрессивные, незаконные): захватнические, колониальные, подавление угнетенных социальных слоев и групп;

в) по составу участников и возможным последствиям: мировые коалиционные- региональные - локальные - внутригосударственные;

г) по продолжительности: скоротечные и затяжные;

д) по средствам ведения:

Без использования вооруженного насилия (информационные, психологиче­ские, дипломатические, экономические, сырьевые, энергетические, экологические, тех­нологические и т.п.);

С применением обычных средств вооруженной борьбы;

С применением оружия массового поражения (ракетно-ядерная, химиче­ская, биологическая, с применением высокоточного оружия);

е) по смыслу разрешаемых противоречий:

Между развитыми государствами;

Между развивающимися государствами;

Между отсталыми государствами;

Между различными типами государств;

Внутригосударственные.

ж) По характеру и способам ведения боевых действий выделяют 6 поколений в историческом развитии войн:

Колониальные

Гражданские

Мировые

Ядерные

Высокотехнологичные ("послеядерные")

Военно-полицейские операции.

Историческая роль той или иной войны может быть выяснена во многом при анализе ее результатов, итогов и последствий . Это весьма близкие, но не тождествен­ные понятия:

а) результаты войны представляют собой положение и соотношение сил проти­воборствующих сторон на момент окончания боевых действий;

б) итоги - это закрепленные международными договорами результаты войны;

в) последствия - характеризуют влияние войны на последующие международ­ные отношения. 6

Последствия могут быть:

а) по времени: непосредственные - отдаленные;

Гуманитарные (жертвы): безвозвратные и санитарные (временные);

Экономические (издержки и разрушения);

Социальные (изменения социальной, демографической, национальной, этни­ческой, расовой, религиозной, профессиональной структуры общества);

Политические (изменение роли государства, политических партий и общест­венных движений в жизни общества, изменение характера осуществления демократиче­ских прав и свобод граждан);

Духовные (изменение целей, мотивов, установок, общественной идеологии и психологии людей);

Экологические (уничтожение растительности, почв, посевов, загрязнение ат­мосферы, повреждение АЭС, ГЭС, химических заводов и т.п.);

Собственно военные (отбор наиболее эффективных средств вооруженной борьбы, способов ведения боевых действий, принципов комплектования личным соста­вом и т.п.).

В последнее время принято выделять исторические последствия войн как некий интегральный, суммарный результат воздействия на общество и его подсистемы всех элементов спектра последствий войн данной эпохи. 7

Практическими мерами урегулирования и прекращения текущих военных конфликтов могут быть:

а) военно-силовые:

Блокирование сил агрессора силами мирового сообщества или группы госу­дарств;

Уступка агрессору;

Взаимный компромисс;

- "гашение" острого конфликта и превращение его в тлеющий, хронический;

б) политические:

Международные конференции, переговоры, консультации с участием всех заинтересованных сторон;

Санкции, лишения привилегий, ограничения торговых, научных и иных свя­зей;

Дипломатическое давление;

Пацифистские и миротворческие общественные организации;

Предоставление мировым сообществом гарантий равной безопасности участ­никам военных конфликтов;

Отказ участников от бескомпромиссности и ультимативности, гибкость и го­товность идти на взаимные, разумные уступки;

Корректное и понятное доведение до противоборствующей стороны своих целей и интересов, учет интересов остальных участников конфликта.

Соотношение насильственных и ненасильственных (военных и политических) средств урегулирования текущих военных конфликтов позволяет выделить возможные способы установления, обеспечения и поддержания мира, модели и механизмы безопасного существования человечества, которые более подробно будут изложены во второй части настоящего издания.

Среди методов предотвращения войн и прекращения текущих военных конфлик­тов наиболее часто использующимися в истории являются:

а) "избегание" конфликта (игнорирование противника, отсутствие реакции на действия противоположной стороны, добровольный или принудительный уход с поли­тической арены того или иного политического или военного лидера, угроза такого ухо­да, эмиграция из страны);

б) "откладывание" или консервация конфликта (сдача на милость победителя, уход от противоборства с надеждой, что изменятся обстоятельства и будут созданы бо­лее благоприятные условия для разрешения конфликта);

в) отрицание или подмена конфликта (перемещение его в другую область, не гасящее и не разжигающее данный конфликт, а дающее ему возможность тлеть);

г) конфронтация (перевод конфликта в состояние активного антагонизма с це­лью максимально быстрого и менее болезненного его разрешения);

д) переговоры, встречи, консультации, международные или региональные кон­ференции (один на один или с участием гарантов, посредников);

е) третейское разбирательство (добровольная передача участниками спора собственных противоречий треть­ей стороне, решение которой является обязательным для субъектов конфликта);

ж) примирение (прекращение конфликта, ликвидация противоречий вызвавших его возникновение). 8

Альтернативой войне является мир. В современных условиях мир становится по сути важнейшим условием и способом выживания человеческой цивилиза­ции. Сегодня уже недостаточно понимание мира как отсутствия войны. Необходимо вести речь о мире как отсутствии противоречий, порождающих войны, ибо такой мир основан на разоружении, на равенстве и одинаковой безопасности, на уважении сувере­нитета и территориальной целостности государств, на уважении права выбора народов. Как и война мир тесно связан с политикой. В связи с этим мир может быть рассмотрен как продолжение политики или сама политика взаимовыгодного сотрудничества (ненасилия) в различных областях: экономической, социальной, культурно-духовной, дипломатической, военной и т.п.

Содержание
Введение 2

I. Понятие войны. Связь военных и политических целей 3

1. Философское учение Клаузевица о войне. Неизбежность военных действий 3

II. Взгляды на войну в исторической перспективе 6

1. Античность 6

2. Проблемы мира и христианская религия 7

III. Новые подходы к философской проблеме войны и мира

1. Эпоха просвещения 9

2. Современность 12

Заключение 15

Список использованной литературы 17

Введение

За свою многовековую историю наша страна не один раз подвергалась набегам со стороны монгольской нации, не раз давала отпор шведским и литовским захватчикам, именно наши предки смогли остановить и полностью уничтожить немецких оккупантов. Эти бедствия не прошли для нас бесследно, миллионы наших соотечественников отдали жизнь на благо Родины. Поэтому мы должны отдать долг памяти, солдатам и тем, кто, не покладая рук, трудился в тылу, ожидая своих отцов, сыновей и мужей домой. Каждый из нас с уверенностью может сказать, что его семью Великая Отечественная война не обошла стороной.

Эта великая трагедия надолго осталась в сердцах всех людей планеты, и мы должны стремиться к тому, чтобы подобное бедствие больше не повторилось. Поэтому, огромное внимание в философии уделяется исследованию причин возникновения войны. Эти проблемы рассматривали не только наши современники, но и великие ученые древности. Их взгляды и подходы к решению данных явлений я попытаюсь рассмотреть и проанализировать в своем реферате.

I. Понятие войны. Связь военных и политических целей
1. Философское учение Клаузевица о войне.

Неизбежность военных действий
Весьма интересны, на мой взгляд и идеи, выдвинутые в книге «О войне» Карлом фон Клаузевицем. Воспитанный под влиянием немецкой школы философии, и особенно Гегеля, он развил теорию о войне и о влиянии на нее политики.

Рассмотрим его определение войны. Философ писал: ”Если мы захотим охватить мыслью как одно целое все бесчисленное множество единоборств, из которых состоит война, то лучше всего вообразить себе схватку двух борцов. Каждый из них стремится при помощи физического насилия принудить другого выполнить его волю; его ближайшая цель - сокрушить противника и тем самым сделать его не способным ко всякому дальнейшему сопротивлению”.

Итак, война, по Клаузевицу, - это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю. Насилие использует изобретения искусств и открытия наук, чтоб противостоять насилию же. Незаметные, едва достойные упоминания ограничения, которые оно само на себя налагает в виде обычаев международного права, сопровождают насилие, не ослабляя, в сущности, его эффекта.

Кроме единоборства, для Клаузевица характерно еще одно сравнение войны: “Бой в крупных и мелких операциях представляет то же самое, что уплата наличными при вексельных операциях: как ни отдаленна эта расплата, как ни редко наступает момент реализации, когда-нибудь его час наступит”.

Далее Клаузевиц вводит два понятия, необходимые, по его мнению, для анализа войны: «политическая цель войны» и «цель военных действий». Политическая цель войны как первоначальный мотив должна быть весьма существенным фактором: чем меньше жертва, которую мы требуем от нашего противника, тем меньшее сопротивление мы можем от него ожидать. Но чем ничтожнее наши требования, тем слабее будет и наша подготовка. Далее, чем незначительнее наша политическая цель, тем меньшую цену она имеет для нас и тем легче отказаться от ее достижения, а потому и наши усилия будут менее значительны.

Действительно, одна и та же политическая цель может оказывать весьма неодинаковые действия не только на разные народы, но и на один и тот же народ в разные эпохи. Между двумя народами, двумя государствами может оказаться такая натянутость отношений, что совершенно ничтожный сам по себе политический повод к войне вызовет напряжение, далеко превосходящее значимость этого повода, и обусловит подлинный взрыв.

Иногда политическая цель может совпасть с военной, например, завоевание известных областей; порой политическая цель не будет сама по себе пригодна, чтобы служить выражением цели военных действий. Политическая цель имеет тем более решающее значение для масштаба войны, чем равнодушнее относятся к последней массы и чем менее натянуты в прочих вопросах отношения между обоими государствами".

В своей книге Клаузевиц анализирует связь войны с политикой. Он считает, что Война в человеческом обществе - война целых народов, и притом народов цивилизованных, - всегда вытекает из политического положения и вызывается лишь политическими мотивами. Война, по его мнению, есть не только политический акт, но и подлинное орудие политики, продолжение политических отношений, осуществление их другими способами. То, что остается в ней своеобразного, относится лишь к своеобразию ее средств.

Таким образом, принимая во внимание обоснованность и общепризнанность связи войны и политики и подводя итог вышесказанному, представляется возможным сделать следующий вывод: если война является, по существу, продолжением политики, последним ее аргументом, то нет неизбежных войн, как и не существует единственно верной политической линии.

II. Взгляды на войну в исторической перспективе
1. Античность
Мечта о мире сопровождала человека на всех ступенях цивилизации, начиная с самых первых шагов его. Идеал жизни без войн, когда в международных отношениях соблюдались бы общепризнанные нормы справедливости, восходит к глубокой древности. Уже у античных философов можно видеть идеи мира, правда, этот вопрос рассматривался только как проблема отношений между греческими государствами. Античные философы стремились лишь к устранению междоусобных войн. Так, в плане идеального государства, предложенного Платоном, нет внутренних военных столкновений, но воздаются почести тому, кто отличился во «втором величайшем виде войны» - в войне с внешними врагами. Аналогична точка зрения на эту тему и Аристотеля: древние греки видели в иностранцах врагов и считали их и все им принадлежавшее хорошей добычей, если ее только можно было захватить. Причины этого кроются, как считается, в уровне экономического развития общества. Отсюда прямой переход к проблеме рабства.

Для мыслителей этой эпохи рабство было явлением естественным и даже прогрессивным. Аристотель, например, считал его общественно-необходимым институтом. Источниками рабов были военнопленные, а также свободные, попавшие в рабство за долги (правда, положение их было легче), и дети, рожденные рабами. А раз так, то не может одобряться внешняя политика, направленная на захват все новых территорий и порабощение новых миллионов инородцев. Поэтому преобладающее большинство мыслителей считали правомерным вести войны против других народов, ведь война являлась основным источником рабской силы, без которой не могло существовать рабовладельческое хозяйство. Гераклит, например, утверждал, что «война есть отец и мать всего; одним она определила быть богами, другим людьми; одних она сделала рабами, других свободными». Аристотель писал: "… если бы ткацкие челноки сами ткали, а плектры сами играли на кифаре (подразумевается абсурдность такого предположения), тогда и зодчие не нуждались бы в работниках, а господам не нужны были бы рабы".

Анологичное отношение к рабству было и в Римской империи: римляне называли варварским все, что не было римским, и говорили: «Для варваров цепи или смерть». Призыв древнеримского мыслителя Цицерона «Пусть оружие уступит место тоге», то есть пусть решает не военная сила, а гражданская власть, фактически не применялся в отношении варваров.
2. Проблемы мира и христианская религия
Если посмотреть на вопрос о мире без войн с точки зрения христианской церкви, то здесь можно видеть некоторую двойственность. С одной стороны, основополагающая заповедь «Не убий» объявляла самым тяжелым грехом лишение человека жизни. Церковь пресекала междоусобные войны периода средневековья, что хорошо отразилось, например, в истории Руси. Так, киевский князь Владимир Мономах уговаривал князей русских не проливать христианской крови в великий пост. Христианство было инициатором установления так называемого Мира Божьего (Treuga Dei) - дней, когда прекращались междоусобицы. Эти дни связаны были с мифическими событиями из жизни Христа, с важнейшими религиозными праздниками, военные действия не велись также в дни, назначенные церковью для размышления и молитвы в период сочельника и поста.

Нарушение Мира Божьего каралось штрафами, доходившими до конфискации имущества, отлучением от церкви и даже телесными наказаниями. Под охрану Мира Божьего в первую очередь попадали церкви, монастыри, капеллы, путешественники, женщины, а также предметы, необходимые для земледелия.

В тоже время проповедь всеобщего мира не мешала христианской церкви освящать многочисленные завоевательские войны, крестовые походы против «неверных», подавление крестьянских движений. Таким образом, критика войны в то время ограничивалась этическими представлениями христианского вероучения, а идеалом всеобщего мира оставался мир среди христианских народов Европы.

III. Новые подходы к философской проблеме войны и мира
1. Эпоха просвещения
Новое слово о мире сказал молодой буржуазный гуманизм. Его эпоха была временем становления капиталистических отношений. Процесс первоначального накопления капитала кровью вписывался в историю не только Европы, но и всей планеты. Экспроприация у широких народных масс земли и орудий труда, колониальные грабежи и захваты в Америке и Африке создали условия для возникновения и развития капиталистического способа производства. Силой оружия создавались и национальные государства. Вместе с тем молодая буржуазия в известной степени была заинтересована и в сохранении мира, в прекращении феодальных распрей, в развитии внутренней и международной торговли. Она создала национальные рынки, начала связывать экономическими связями все части земного шара в один мировой рынок.

В центре внимания передовых мыслителей этой эпохи стоял человек, его освобождение от пут феодальной зависимости, от гнета церкви и социальной несправедливости. Проблема осмысления условий гармонического развития личности, естественно, привела гуманистов к постановке вопроса об устранении из жизни людей величайшего зла - войны. Замечательной особенностью гуманистических учений эпохи Просвещения было осуждение войны как величайшего бедствия для народов.

Рождению идеи вечного мира, бесспорно, способствовало превращение войны во все большую угрозу для народов Европы. Усовершенствование оружия, создание массовых армий и военных коалиций, многолетние войны, продолжавшие раздирать европейские страны в еще более широких масштабах, чем ранее, заставили мыслителей, чуть ли не впервые задуматься над проблемой взаимоотношений между государствами и искать пути их нормализации, что, по-моему, мнению, является первой отличительной чертой подхода к проблеме мира в то время. Второе, что впервые проявилось тогда, - это установление связи между политикой и войнами.

Идеологи Просвещения поставили вопрос о таком устройстве общества, краеугольным камнем которого была бы политическая свобода и гражданское равенство, выступали против всего феодального строя с его системой сословных привилегий. Выдающиеся представители Просвещения отстаивали возможность установления вечного мира, но ожидали его не столько от создания особой политической комбинации государств, сколько от все более усиливающегося духовного единения всего цивилизованного мира и солидарности экономических интересов.

Французский философ-просветитель Жан Жак Руссо в трактате «Суждение о вечном мире» пишет, что войны, завоевания и усиление деспотизма взаимно связаны и содействуют друг другу, что в обществе, разделенном на богатых и бедных, на господствующих и угнетенных, частные интересы, то есть интересы властвующих, противоречат общим интересам - интересам народа. Он связывал идею всеобщего мира с вооруженным свержением власти правителей, ибо они не заинтересованы в сохранении мира. Аналогичны взгляды другого французского просветителя Дени Дидро. Вольтер же испытывал страх перед движением низов и сдвиги в общественной жизни мыслил в виде революции сверху, осуществляемой «просвещенным» монархом в интересах нации.

Интересны взгляды представителей немецкой классической школы философии. И. Кант впервые высказал догадку об объективной закономерности, ведущей к установлению вечного мира, о неизбежности создания на мирных началах союза народов. Здесь происходит то же, что и с отдельными людьми, объединяющимися в государство, дабы воспрепятствовать взаимному истреблению. Государства вынуждены будут «вступить в союз народов, где каждое, даже самое маленькое, государство могло бы ожидать своей безопасности и прав не от своих собственных сил, а исключительно от такого великого союза народов». Проблемы взаимоотношений между независимыми государствами Кант рассматривает в трактате «К вечному миру».

Свой трактат Кант строит в виде договора, пародируя соответствующие дипломатические документы. Сначала прелиминарные статьи, затем «окончательные» и даже одна «тайная». В «окончательных» статьях кантовского проекта речь об обеспечении достигнутого мира. Гражданское устройство в каждом государстве должно быть республиканским. Вторая «окончательная» статья договора о вечном мире определяет основу, на которой возникает международное право, а именно: международный союз государств, где реализуется устройство, подобное гражданскому обществу, в котором гарантированы права всех его членов. Союз народов, «федерализм свободных государств» не всемирное государство; Кант недвусмысленно выступает за сохранение национального суверенитета. Третья «окончательная» статья ограничивает «всемирное гражданство» лишь правом на гостеприимство в чужой стране. Каждый человек должен иметь возможность посетить любой уголок земли и не подвергаться при этом нападениям и враждебным действиям. Каждый народ имеет право на территорию, которую он занимает, ему не должно угрожать порабощение со стороны пришельцев. Договор о вечном мире венчает «тайная» статья: "… государства, вооружившиеся для войны, должны принять во внимание максимы философов об условиях возможности общего мира.

Другой представитель немецкой классической философии И. Гердер считает, что соглашение, заключенное в условиях враждебных отношений между государствами, не может служить надежной гарантией мира. Для достижения вечного мира необходимо нравственное перевоспитание людей. Гердер выдвигает ряд принципов, с помощью которых можно воспитать людей в духе справедливости и человечности; в их числе отвращение к войне, меньшее почитание военной славы: «Все шире надо распространять убеждение в том, что геройский дух, проявленный в завоевательных войнах, есть вампир на теле человечества и отнюдь не заслуживает той славы и почтения, которые воздают ему по традиции, идущей от греков, римлян и варваров». Кроме того, к таким принципам Гердер относит правильно истолкованный очищенный патриотизм, чувство справедливости к другим народам. При этом Гердер не апеллирует к правительствам, а обращается к народам, к широким массам, которые больше всего страдают от войны. Если голос народов прозвучит достаточно внушительно, правители вынуждены будут к нему прислушаться и повиноваться.

Резким диссонансом здесь звучит теория Гегеля. Абсолютизируя примат всеобщего над единичным, рода над индивидом, он считал, что война приводит в исполнение исторический приговор целым народам, которые не связаны с абсолютным духом. По Гегелю, война - двигатель исторического прогресса, «война сохраняет здоровую нравственность народов в их индифференции по отношению к определенностям, к их привычности и укоренению, подобно тому, как движение ветра предохраняет озера от гниения, которое грозит им при длительном затишье, так же как народам - длительный или тем более вечный мир».
2. Современность
В дальнейшем ходе истории проблемы мира продолжали занимать умы человечества; многие видные представители философии, деятели науки и культуры известны нам своими взглядами на эти вопросы. Так, Лев Толстой отстаивал в своих произведениях идею «непротивления злу насилием». А. Н. Радищев отвергал те положения теории естественного права, которые признавали войну неизбежной, оправдывали право войны. По его мнению, устройство общества на началах демократической республики навсегда избавит от величайшего зла - войны. А. И. Герцен писал: «Мы не рады войне, нам противны всякого рода убийства - оптом и в разбивку… Война - это казнь гуртом, это коренное разрушение».

Двадцатый век, принесший человечеству две невиданные до этого по масштабам мировые войны, еще более обострил значение проблемы войны и мира. В этот период развивается пацифистское движение, зародившееся в США и Великобритании после наполеоновских войн. Оно отвергает всякое насилие и любые войны, в том числе и оборонительные. Некоторые современные представители пацифизма считают, что войны исчезнут тогда, когда население на земле станет стабильным; другие разрабатывают такие мероприятия, на которые можно было бы переключить «воинственный инстинкт» человека. Таким «моральным эквивалентом», по их мнению, может служить развитие спорта, особенно состязаний, связанных с риском для жизни.

Известный исследователь Й. Галтунга попытался выйти за узкие рамки пацифизма; его концепция выражается в «минимизации насилия и несправедливости в мире», тогда только и смогут высшие жизненные человеческие ценности. Весьма интересна позиция одного из самых влиятельных теоретиков Римского клуба - А. Печчеи, который утверждает, что созданный человеком научно-технический комплекс «лишил его ориентиров и равновесия, повергнув в хаос всю человеческую систему». Основную причину, подрывающую устои мира, он видит в изъянах психологии и морали индивида - алчности, эгоизме, склонности к злу, насилию и т.д. Поэтому главную роль в осуществлении гуманистической переориентации человечества, по его мнению, играет «изменение людьми своих привычек, нравов, поведения». «Вопрос сводится к тому, - пишет он, - как убедить людей в различных уголках мира, что именно в усовершенствовании их человеческих качеств лежит ключ к решению проблем»

Заключение
Подводя итог, можно сделать следующий вывод: мыслители различных эпох осуждали войны, страстно мечтали о вечном мире и разрабатывали различные аспекты проблемы всеобщего мира. Одни из них обращали внимание в основном на ее этическую сторону. Они полагали, что агрессивная война есть порождение безнравственности, что мир, может быть, достигнут только в результате морального перевоспитания людей в духе взаимопонимания, терпимости к различным вероисповеданиям, устранения националистических пережитков, воспитания людей в духе принципа «все люди братья».

Другие видели главное зло, причиняемое войнами, в хозяйственной разрухе, в нарушении нормального функционирования всей экономической структуры. В связи с этим они пытались склонить человечество к миру, рисуя картины всеобщего процветания в обществе без войн, в котором приоритет будет отдаваться развитию науки, техники, искусства, литературы, а не совершенствованию средств уничтожения. Они считали, что мир между государствами может быть установлен в результате разумной политики просвещенного правителя.

Третьи разрабатывали правовые аспекты проблемы мира, достичь которого они стремились путем договора между правительствами, созданием региональных или всемирных федераций государств.

Проблема мира, как и проблема войны, привлекает внимание политических и общественных движений, ученых многих стран. Бесспорны успехи миролюбивых сил и всех организаций, как и достижения ряда школ и направлений, научных центров, специализирующихся на исследовании проблем мира. Накоплена обширная сумма знаний о мире как цели, как факторе развития и выживания человечества, о сложной диалектике взаимосвязи войны и мира и ее особенностях в современную эпоху, о возможных путях и предпосылках продвижения к миру без оружия и войн.

Столь же очевиден и другой важнейший вывод из изложенного: анализ концепций мира требует серьезных усилий. Должна быть построена достаточно глубокая и последовательная философия мира, важнейшей составной частью которой должна стать диалектика войны и мира в их историческом развитии. В то же время проблема философии мира не должна быть растворена в зауженном бесстрастном академизме, излишне заострена на полемике вокруг дефиниций и взаимосвязей отдельных понятий, относящихся к этой отрасли исследовательской деятельности. Обращение к политике и идеологии (как показано выше, связь войны с политикой неразрывна), с моей точки зрения, не только допустимо, но и необходимо в этом анализе - разумеется, не в ущерб его научному содержанию.

Общечеловеческое, глобальное соизмерение проблем войны и мира придает особую актуальность сотрудничеству пацифистов, верующих и атеистов, социал-демократов и консерваторов, других партий, движений и течений. Плюрализм философского истолкования мира, идейный плюрализм неразрывно связаны с политическим плюрализмом. Различные компоненты движения за мир находятся между собой в сложных отношениях - от идейной конфронтации до плодотворного диалога и совместных действий. В этом движении воспроизводится глобальная задача - необходимость найти оптимальные формы сотрудничества различных общественных и политических сил ради достижения общей для человеческого сообщества цели. Мир - это общечеловеческая ценность, и достигнута она может быть только общими усилиями всех народов.

Список литературы:

Богомолов А. С. Античная философия. М. 1985.

Гулыга А. В. Немецкая классическая философия. М. 1986.

Капто А. С. Философия мира. М. 1990.

Клаузевиц К. О войне. М. 1990.

Трактаты о вечном мире. М. 1963.

ФИНАНСОВАЯ АКАДЕМИЯ

ПРИ ПРАВИТЕЛЬСТВЕ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Кафедра философии

Реферат на тему:

Проблемы войны и мира в различных философских и исторических периодах

студента группы К-1-6

Данилова Е. Е.

Научный руководитель

доц. Иоселиани Я. Д.

Введение 3

I. Понятие войны. Связь военных и политических целей 4

1. Философское учение Клаузевица о войне. Неизбежность

военных действий 4

II. Взгляды на войну в исторической перспективе 6

1. Античность 6

2. Проблемы мира и христианская религия 7

III. Новые подходы к философской проблеме войны и мира 8

1. Эпоха просвещения 8

2. Современность 11

Заключение 12

Список использованной литературы 14

Введение

9 мая 1995 года Россия торжественно отметила пятидесятилетие победы в Великой Отечественной войне. Сегодня, переосмысливая историю, надо склонить голову перед величайшими жертвами, понесенными нашим народом в самой кровопролитной войне, которую когда либо знало человечество. Следует отдать долг памяти, советскому солдату, освободившему мир от фашистской агрессии, гражданам страны, трудившимися в тылу на благо победы.

В эти дни все люди на планете вспомнили об ужасах войны, ощутили в полной мере то зло, которое она несет. Память об этом еще жива, однако на земле, к сожалению, войны ведутся и сейчас, они не исчезли, не ушли в прошлое. Настоящий военный конфликт в России, в стране испытавшей тяготы и бремя гражданской и мировых войн, заставляет с болью задуматься над необходимостью и неизбежностью войны как таковой, вековым противоречием между войной и миром.

I. Понятие войны. Связь военных и политических целей

1. Философское учение Клаузевица о войне.

Неизбежность военных действий

Весьма интересны, на мой взгляд, идеи выдвинутые в книге "О войне" Карлом фон Клаузевицем. Воспитанный под влиянием немецкой школы философии, и особенно Гегеля, он развил теорию о войне и о влиянии на нее политики.

Рассмотрим его определение войны. Философ писал: ”Если мы захотим охватить мыслю как одно целое все бесчисленное множество единоборств, из которых состоит война, то лучше всего вообразить себе схватку двух борцов. Каждый из них стремится при помощи физического насилия принудить другого выполнить его волю; его ближайшая цель - сокрушить противника и тем самым сделать его не способным ко всякому дальнейшему сопротивлению”.

Итак, война, по Клаузевицу, - это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю. Насилие использует изобретения искусств и открытия наук, чтоб противостоять насилию же. Незаметные, едва достойные упоминания ограничения, которые оно само на себя налагает в виде обычаев международного права, сопровождают насилие, не ослабляя, в сущности, его эффекта.

Кроме единоборства, для Клаузевица характерна еще одно сравнение войны: “Бой в крупных и мелких операциях представляет то же самое, что уплата наличными при вексельных операциях: как ни отдаленна эта расплата, как ни редко наступает момент реализации, когда-нибудь его час наступит.”

Далее Клаузевиц вводит два понятия, необходимые по его мнению для анализа войны: "политическая цель войны" и "цель военных действий". Политическая цель войны как первоначальный мотив должна быть весьма существенным фактором: чем меньше жертва, которую мы требуем от нашего противника, тем меньшее сопротивление мы можем от него ожидать. Но чем ничтожнее наши требования, тем слабее будет и наша подготовка. Далее, чем незначительнее наша политическая цель, тем меньшую цену она имеет для нас и тем легче отказаться от ее достижения, а потому и наши усилия будут менее значительны.

Действительно, одна и та же политическая цель может оказывать весьма неодинаковые действия не только на разные народы, но и на один и тот же народ в разные эпохи. Между двумя народами, двумя государствами может оказаться такая натянутость отношений, что совершенно ничтожный сам по себе политический повод к войне вызовет напряжение, далеко превосходящее значимость этого повода, и обусловит подлинный взрыв.

Иногда политическая цель может совпасть с военной, например, завоевание известных областей; порой политическая цель не будет сама по себе пригодна, чтобы служить выражением цели военных действий. Политическая цель имеет тем более решающее значение для масштаба войны, чем равнодушнее относятся к последней массы и чем менее натянуты в прочих вопросах отношения между обоими государствами."

В своей книге Клаузевиц анализирует связь войны с политикой. Он считает, что Война в человеческом обществе - война целых народов, и притом народов цивилизованных, - всегда вытекает из политического положения и вызывается лишь политическими мотивами. Война, по его мнению, есть не только политический акт, но и подлинное орудие политики, продолжение политических отношений, осуществление их другими способами. То, что остается в ней своеобразного, относится лишь к своеобразию ее средств.

Таким образом, принимая во внимание обоснованность и общепризнанность связи войны и политики и подводя итог вышесказанному, представляется возможным сделать следующий вывод: если война является, по существу, продолжением политики, последним ее аргументом, то нет неизбежных войн, как и не существует единственно верной политической линии.

II. Взгляды на войну в исторической перспективе

1. Античность

Мечта о мире сопровождала человека на всех ступенях цивилизации, начиная с самых первых шагов его. Идеал жизни без войн, когда в международных отношениях соблюдались бы общепризнанные нормы справедливости, восходит к глубокой древности. Уже у античных философов можно видеть идеи мира, правда, этот вопрос рассматривался только как проблема отношений между греческими государствами. Античные философы стремились лишь к устранению междоусобных войн. Так, в плане идеального государства, предложенного Платоном, нет внутренних военных столкновений, но воздаются почести тому, кто отличился во "втором величайшем виде войны" - в войне с внешними врагами. Аналогична точка зрения на эту тему и Аристотеля: древние греки видели в иностранцах врагов и считали их и все им принадлежавшее хорошей добычей, если ее только можно было захватить. Причины этого кроются, как считается, в уровне экономического развития общества. Отсюда прямой переход к проблеме рабства.

Для мыслителей этой эпохи рабство было явлением естественным и даже прогрессивным. Аристотель, например, считал его общественно-необходимым институтом. Источниками рабов были военнопленные, а также свободные, попавшие в рабство за долги (правда, положение их было легче), и дети, рожденные рабами. А раз так, то не может одобряться внешняя политика, направленная на захват все новых территорий и порабощение новых миллионов инородцев. Поэтому преобладающее большинство мыслителей считали правомерным вести войны против других народов, ведь война являлась основным источником рабской силы, без которой не могло существовать рабовладельческое хозяйство. Гераклит, например, утверждал, что "война есть отец и мать всего; одним она определила быть богами, другим людьми; одних она сделала рабами, других свободными". Аристотель писал: "...если бы ткацкие челноки сами ткали, а плектры сами играли на кифаре (подразумевается абсурдность такого предположения), тогда и зодчие не нуждались бы в работниках, а господам не нужны были бы рабы".

Анологичное отношение к рабству было и в Римской империи: римляне называли варварским все, что не было римским, и говорили: "Для варваров цепи или смерть". Призыв древнеримского мыслителя Цицерона "Пусть оружие уступит место тоге", то есть пусть решает не военная сила, а гражданская власть, фактически не применялся в отношении варваров.

2. Проблемы мира и христианская религия

Если посмотреть на вопрос о мире без войн с точки зрения христианской церкви, то здесь можно видеть некоторую двойственность. С одной стороны, основополагающая заповедь "Не убий" объявляла самым тяжелым грехом лишение человека жизни. Церковь пресекала междоусобные войны периода средневековья, что хорошо отразилось, например, в истории Руси. Так, киевский князь Владимир Мономах уговаривал князей русских не проливать христианской крови в великий пост. Христианство было инициатором установления так называемого Мира Божьего (Pax Treuga Dei) - дней, когда прекращались междоусобицы. Эти дни связаны были с мифическими событиями из жизни Христа, с важнейшими религиозными праздниками, военные действия не велись также в дни, назначенные церковью для размышления и молитвы в период сочельника и поста.

Нарушение Мира Божьего каралось штрафами, доходившими до конфискации имущества, отлучением от церкви и даже телесными наказаниями. Под охрану Мира Божьего в первую очередь попадали церкви, монастыри, капеллы, путешественники, женщины, а также предметы, необходимые для земледелия.

В тоже время проповедь всеобщего мира не мешала христианской церкви освящать многочисленные завоевательские войны, крестовые походы против "неверных", подавление крестьянских движений. Таким образом, критика войны в то время ограничивалась этическими представлениями христианского вероучения, а идеалом всеобщего мира оставался мир среди христианских народов Европы.

III. Новые подходы к философской проблеме

войны и мира

1. Эпоха просвещения

Новое слово о мире сказал молодой буржуазный гуманизм. Его эпоха была временем становления капиталистических отношений. Процесс первоначального накопления капитала кровью вписывался в историю не только Европы, но и всей планеты. Экспроприация у широких народных масс земли и орудий труда, колониальные грабежи и захваты в Америке и Африке создали условия для возникновения и развития капиталистического способа производства. Силой оружия создавались и национальные государства. Вместе с тем молодая буржуазия в известной степени была заинтересована и в сохранении мира, в прекращении феодальных распрей, в развитии внутренней и международной торговли. Она создала национальные рынки, начала связывать экономическими связями все части земного шара в один мировой рынок.

В центре внимания передовых мыслителей этой эпохи стоял человек, его освобождение от пут феодальной зависимости, от гнета церкви и социальной несправедливости. Проблема осмысления условий гармонического развития личности, естественно, привела гуманистов к постановке вопроса об устранении из жизни людей величайшего зла - войны. Замечательной особенностью гуманистических учений эпохи Просвещения было осуждение войны как величайшего бедствия для народов.

Рождению идеи вечного мира, бесспорно, способствовало превращение войны во все большую угрозу для народов Европы. Усовершенствование оружия, создание массовых армий и военных коалиций, многолетние войны, продолжавшие раздирать европейские страны в еще более широких масштабах, чем ранее, заставили мыслителей чуть ли не впервые задуматься над проблемой взаимоотношений между государствами и искать пути их нормализации, что, по

моему мнению, является первой отличительной чертой подхода к проблеме мира в то время. Второе, что впервые проявилось тогда, - это установление связи между политикой и войнами.

Идеологи Просвещения поставили вопрос о таком устройстве общества, краеугольным камнем которого была бы политическая свобода и гражданское равенство, выступали против всего феодального строя с его системой сословных привилегий. Выдающиеся представители Просвещения отстаивали возможность установления вечного мира, но ожидали его не столько от создания особой политической комбинации государств, сколько от все более усиливающегося духовного единения всего цивилизованного мира и солидарности экономических интересов.

Французский философ-просветитель Жан Жак Руссо в трактате "Суждение о вечном мире" пишет, что войны, завоевания и усиление деспотизма взаимно связаны и содействуют друг другу, что в обществе, разделенном на богатых и бедных, на господствующих и угнетенных, частные интересы, то есть интересы властвующих, противоречат общим интересам - интересам народа. Он связывал идею всеобщего мира с вооруженным свержением власти правителей, ибо они не заинтересованы в сохранении мира. Аналогичны взгляды другого французского просветителя Дени Дидро. Вольтер же испытывал страх перед движением низов и сдвиги в общественной жизни мыслил в виде революции сверху, осуществляемой "просвещенным" монархом в интересах нации.

Интересны взгляды представителей немецкой классической школы философии. И. Кант впервые высказал догадку об объективной закономерности, ведущей к установлению вечного мира, о неизбежности создания на мирных началах союза народов. Здесь происходит то же, что и с отдельными людьми, объединяющимися в государство, дабы воспрепятствовать взаимному истреблению. Государства вынуждены будут "вступить в союз народов, где каждое, даже самое маленькое, государство могло бы ожидать своей безопасности и прав не от своих собственных сил, а исключительно от такого великого союза народов". Проблемы взаимоотношений между независимыми государствами Кант рассматривает в трактате "К вечному миру".

Свой трактат Кант строит в виде договора, пародируя соответствующие дипломатические документы. Сначала прелиминарные статьи, затем "окончательные" и даже одна "тайная". В "окончательных" статьях кантовского проекта речь об обеспечении достигнутого мира. Гражданское устройство в каждом государстве должно быть республиканским. Вторая "окончательная" статья договора о вечном мире определяет основу, на которой возникает международное право, а именно: международный союз государств, где реализуется устройство, подобное гражданскому обществу, в котором гарантированы права всех его членов. Союз народов, "федерализм свободных

государств" не всемирное государство; Кант недвусмысленно выступает за сохранение национального суверенитета. Третья "окончательная" статья ограничивает "всемирное гражданство" лишь правом на гостеприимство в чужой стране. Каждый человек должен иметь возможность посетить любой уголок земли и не подвергаться при этом нападениям и враждебным действиям. Каждый народ имеет право на территорию, которую он занимает, ему не должно угрожать порабощение со стороны пришельцев. Договор о вечном мире венчает "тайная" статья: "...государства, вооружившиеся для войны, должны принять во внимание максимы философов об условиях возможности общего мира.

Другой представитель немецкой классической философии И. Гердер считает, что соглашение, заключенное в условиях враждебных отношений между государствами, не может служить надежной гарантией мира. Для достижения вечного мира необходимо нравственное перевоспитание людей. Гердер выдвигает ряд принципов, с помощью которых можно воспитать людей в духе справедливости и человечности; в их числе отвращение к войне, меньшее почитание военной славы: "Все шире надо распространять убеждение в том, что геройский дух, проявленный в завоевательных войнах, есть вампир на теле человечества и отнюдь не заслуживает той славы и почтения, которые воздают ему по традиции, идущей от греков, римлян и варваров". Кроме того, к таким принципам Гердер относит правильно истолкованный очищенный патриотизм, чувство справедливости к другим народам. При этом Гердер не апеллирует к правительствам, а обращается к народам, к широким массам, которые больше всего страдают от войны. Если голос народов прозвучит достаточно внушительно, правители вынуждены будут к нему прислушаться и повиноваться.

Резким диссонансом здесь звучит теория Гегеля. Абсолютизируя примат всеобщего над единичным, рода над индивидом, он считал, что война приводит в исполнение исторический приговор целым народам, которые не связаны с абсолютным духом. По Гегелю, война - двигатель исторического прогресса, "война сохраняет здоровую нравственность народов в их индифференции по отношению к определенностям, к их привычности и укоренению, подобно тому, как движение ветра предохраняет озера от гниения, которое грозит им при длительном затишье, так же как народам - длительный или тем более вечный мир."

2. Современность

В дальнейшем ходе истории проблемы мира продолжали занимать умы человечества; многие видные представители философии, деятели науки и культуры известны нам своими взглядами на эти вопросы. Так, Лев Толстой отстаивал в своих произведениях идею "непротивления злу насилием". А. Н. Радищев отвергал те положения теории естественного права, которые признавали войну неизбежной, оправдывали право войны. По его мнению, устройство общества на началах демократической республики навсегда избавит от величайшего зла - войны. А. И. Герцен писал: "Мы не рады войне, нам противны всякого рода убийства - оптом и в разбивку... Война - это казнь гуртом, это коренное разрушение."

Двадцатый век, принесший человечеству две невиданные до этого по масштабам мировые войны, еще более обострил значение проблемы войны и мира. В этот период развивается пацифистское движение, зародившееся в США и Великобритании после наполеоновских войн. Оно отвергает всякое насилие и любые войны, в том числе и оборонительные. Некоторые современные представители пацифизма считают, что войны исчезнут тогда, когда население на земле станет стабильным; другие разрабатывают такие мероприятия, на которые можно было бы переключить "воинственный инстинкт" человека. Таким "моральным эквивалентом", по их мнению, может служить развитие спорта, особенно состязаний, связанных с риском для жизни.

Известный исследователь Й. Галтунга попытался выйти за узкие рамки пацифизма; его концепция выражается в "минимизации насилия и несправедливости в мире", тогда только и смогут высшие жизненные человеческие ценности. Весьма интересна позиция одного из самых влиятельных теоретиков Римского клуба - А. Печчеи, который утверждает, что созданный человеком научно-технический комплекс "лишил его ориентиров и равновесия, повергнув в хаос всю человеческую систему". Основную причину, подрывающую устои мира, он видит в изъянах психологии и морали индивида - алчности, эгоизме, склонности к злу, насилию и т.д. Поэтому главную роль в осуществлении гуманистической переориентации человечества, по его мнению, играет "изменение людьми своих привычек, нравов, поведения". "Вопрос сводится к тому, - пишет он, - как убедить людей в различных уголках мира, что именно в усовершенствовании их человеческих качеств лежит ключ к решению проблем."

Заключение

Мыслители различных эпох осуждали войны, страстно мечтали о вечном мире и разрабатывали различные аспекты проблемы всеобщего мира. Одни из них обращали внимание в основном на ее этическую сторону. Они полагали, что агрессивная война есть порождение безнравственности, что мир может быть достигнут только в результате морального перевоспитания людей в духе взаимопонимания, терпимости к различным вероисповеданиям, устранения националистических пережитков, воспитания людей в духе принципа "все люди братья".

Другие видели главное зло, причиняемое войнами, в хозяйственной разрухе, в нарушении нормального функционирования всей экономической структуры. В связи с этим они пытались склонить человечество к миру, рисуя картины всеобщего процветания в обществе без войн, в котором приоритет будет отдаваться развитию науки, техники, искусства, литературы, а не совершенствованию средств уничтожения. Они считали, что мир между государствами может быть установлен в результате разумной политики просвещенного правителя.

Третьи разрабатывали правовые аспекты проблемы мира, достичь которого они стремились путем договора между правительствами, созданием региональных или всемирных федераций государств.

Проблема мира, как и проблема войны, привлекает внимание политических и общественных движений, ученых многих стран. Бесспорны успехи миролюбивых сил и всех организаций, как и достижения ряда школ и направлений, научных центров, специализирующихся на исследовании проблем мира. Накоплена обширная сумма знаний о мире как цели, как факторе развития и выживания человечества, о сложной диалектике взаимосвязи войны и мира и ее особенностях в современную эпоху, о возможных путях и предпосылках продвижения к миру без оружия и войн.

Столь же очевиден и другой важнейший вывод из изложенного: анализ концепций мира требует серьезных усилий. Должна быть построена достаточно глубокая и последовательная философия мира, важнейшей составной частью которой должна стать диалектика войны и мира в их историческом развитии. В то же время проблема философии мира не должна быть растворена в зауженном бесстрастном академизме, излишне заострена на полемике вокруг дефиниций и взаимосвязей отдельных понятий, относящихся к этой отрасли исследовательской деятельности. Обращение к политике и идеологии (как показано выше, связь войны с политикой неразрывна), с моей точки зрения, не только допустимо, но и необходимо в этом анализе - разумеется, не в ущерб его научному содержанию.

Общечеловеческое, глобальное соизмерение проблем войны и мира придает особую актуальность сотрудничеству пацифистов, верующих и атеистов, социал-демократов и консерваторов, других партий, движений и течений. Плюрализм философского истолкования мира, идейный плюрализм неразрывно связаны с политическим плюрализмом. Различные компоненты движения за мир находятся между собой в сложных отношениях - от идейной конфронтации до плодотворного диалога и совместных действий. В этом движении воспроизводится глобальная задача - необходимость найти оптимальные формы сотрудничества различных общественных и политических сил ради достижения общей для человеческого сообщества цели. Мир - это общечеловеческая ценность, и достигнута она может быть только общими усилиями всех народов.

Список литературы:

1. Богомолов А. С. Античная философия. М. 1985.

2. Гулыга А. В. Немецкая классическая философия. М. 1986.

3. Капто А. С. Философия мира. М. 1990.

4. Клаузевиц К. О войне. М. 1990.

5. Трактаты о вечном мире. М. 1963.